– А мне кажется, это больше, чем сон.
Элизабет скользнула глазами по книге в его руках и недовольно качнула головой.
– Ты читаешь слишком много подобной белиберды. Эта книга про женщину, уверенную, что в прошлой жизни она была жрицей в Древнем Египте?
– Да.
Они уже обсуждали произведение Элизабет Хейч и, к сожалению, резко разошлись во мнениях. Однако Макс не терял надежды, что рано или поздно Элизабет проникнется мыслью о существовании загробной жизни.
– Почему всякий, кто верит, что жил прежде, воображает себя либо Екатериной Великой, либо Клеопатрой, либо Генрихом Восьмым? Почему среди них нет заурядных фермеров или лавочников?
– Почему нет? Есть. Большинство людей, у которых сохранились воспоминания о прежних существованиях, вели в прошлом самую обычную жизнь. Хотя среди них действительно много и людей знаменитых. Но ведь кто-то же должен быть знаменитым.
– Глупости. Правда в том, что мы умираем, и всё. Кончено. Люди, верящие в жизнь после смерти или в реинкарнацию, просто не в силах это принять. Лично я не помню, чтобы жила до рождения, и уверена, что перестану существовать после смерти, так к чему мне поднимать бурю в стакане воды? Мне не нужны бабушкины сказки, чтобы упокоиться с миром.
– Но вдруг жизнь действительно продолжается после смерти?
Элизабет наморщила прелестный носик.
– Сомневаюсь. Да меня это и не интересует.
– Разве тебе не хочется верить, что те, кого ты любила, но кто уже покинул этот мир, до сих пор где-то живы?
– Из тех, кто мне действительно дорог, я еще никого не теряла.
– Возможно, ты станешь думать иначе, когда потеряешь.
– Ну, если ты умрешь раньше меня, так и быть – заходи в гости. Подергай ручкой двери, погрохочи чем-нибудь или напиши пеной для бритья свое имя на зеркале в ванной, и тогда я тебе поверю. Ладно, что там с твоим сном?
Но у Макса пропало всякое желание делиться своими суждениями. Безжалостный свет их с Элизабет несовместимости уничтожил последние остатки недавней упоительной неги, и теперь ему претило находиться с невестой в одной постели.
– Ничего, – буркнул он и уткнулся в книгу.
– Ну же, давай. – Элизабет со вздохом отложила журнал. – Ты собирался что-то мне рассказать.
– Ты все равно не поймешь.
– А ты расскажи так, чтобы я поняла.
– Я уже пытался.
– Ну, дело твое.
И снова этот сварливый тон! Элизабет схватила журнал и сердито затрещала страницами. Макс, согласный на все, лишь бы избежать ссоры, пошел на попятную.
– Хорошо, – сдался он. – Я подумываю обратиться к медиуму, чтобы он разгадал мое сновидение. Мне кажется, я вижу обрывки воспоминаний о прошлой жизни.
– И в результате ты окажешься Генрихом Восьмым. – Элизабет страдальчески закатила глаза.
– Генрих Восьмой не участвовал в воздушном налете во Второй мировой войне.
– Ты рехнулся, – с улыбкой пробормотала она, обращаясь скорее к себе, чем к нему.
– Так и знал, что ты это скажешь.
– Прости, но я не могу притворяться, что меня вдохновляют твои идеи.
– Поэтому я и не хотел ни во что тебя посвящать.
– Давай сделаем так: каждый останется при своем мнении, и больше не будем поднимать этот вопрос. Я не желаю омрачать нашу семейную жизнь твоими бредовыми верованиями.
Оскорбительные слова Элизабет больно ударили по самолюбию Макса, но он промолчал. Незачем затевать ссору на ночь глядя.
– Тебе виднее, – ответил он, ощутив, как рассеялось висевшее в комнате напряжение.
Но когда они выключили свет и улеглись, его обуял такой неистовый гнев, что он не мог сомкнуть глаза. Элизабет, свернувшись в клубочек, погрузилась в сновидения. Макс же таращился в потолок и прислушивался к ее размеренному дыханию, медленно переходящему от еле слышного посапывания к тихому похрапыванию. Обычно храп Элизабет его не раздражал, но сегодня привел в неописуемую ярость.
Он выбрался из постели и переоделся в соседней комнате. Выскользнул из дома, тихонечко притворил дверь, вдохнул свежий морозный воздух и сразу почувствовал удивительно мощную волну облегчения. Сунул руки в карманы и зашагал по безлюдным улицам. Сквозь туманную пелену оранжево поблескивали фонари. Моросил мелкий дождь. Не считая двух автомобилей, промчавшихся мимо, дорога была пуста. Он шел и думал о людях, спящих в темных домах, скрытых за плотно задернутыми шторами и опущенными жалюзи. Погруженный в тишину город казался ему фантастически нереальным.
А еще Макс размышлял о сне. Он помнил его досконально, словно нечто, приключившееся с ним наяву. Обычно с наступлением утра сновидения меркли, но эта ночная греза преследовала его неотступно. Постоянно напоминая о себе, она вошла в его плоть и кровь, как пережитый в действительности фантом. Его тело действительно колола военная форма, а ноги стискивали армейские ботинки, на его голову действительно давила каска, а руки оттягивала винтовка. Он действительно слышал канонаду и грохот пальбы. Помнил металлический привкус страха. Заурядный сон не мог бы оставить столь ярких переживаний.