Помни мой голос

Флоренс оперлась ладонью о стену пещеры и закрыла глаза. Наконец после месяцев бесплодных расследований Грин, старшина роты «Десяточки», сообщил ей, что Руперта настигла вражеская пуля, когда он выносил с поля боя раненого товарища. Однако официального извещения о смерти Руперта за этим не последовало, и Флоренс продолжала цепляться за тонюсенькую ниточку надежды. Пока военные власти не поставят ее должным образом в известность о гибели Руперта, она будет верить, что он каким-то чудом выжил в кровавом месиве.

Через год в «Мореходы», где Флоренс жила с матерью, бабушкой и дедушкой, приехала Уинифред со своим полковником – они поженились в Лондоне во время войны. Полковник с пышными рыжими усами и редеющей шевелюрой был на пятнадцать лет старше жены и имел пристрастие к сигарам и портвейну. Флоренс не понимала, что Уинифред нашла в этом человеке, выглядевшем, по ее мнению, на все шестьдесят, но сестра казалась вполне довольной и счастливой. Она курила, играла в бридж и иногда позволяла Мэри-Элис подержаться за свой мизинец. Особой любви к детям Уинифред не питала.

– Я исполню свой долг, надумай Джеральд обзаводиться наследниками, – разглагольствовала она перед Флоренс, – но, честно говоря, предпочла бы обойтись без детей. Дети – это такая обуза.

Вскоре к домочадцам присоединился и дядя Реймонд, постаревший, но не утративший жизнелюбия и добродушия. Войну он провел в отрядах местной самообороны. Если Уинифред вскользь упомянула Руперта, принеся соболезнования, то дядя Реймонд прогулялся с Флоренс за руку по берегу моря, посидел с ней на дюнах и тихо, но сердечно и искренне сказал:

– Я знаю, как сильно ты его любила, Фло.

Флоренс разрыдалась и бросилась ему в объятия.

Война закончилась, но еды и ресурсов в стране катастрофически не хватало. Согласно правительственному указу, ванны наполнялись только на высоту лодыжек, продовольственные товары, кроме мяса, нормировались по весу, мясо же нормировалось по цене. В неделю каждому жителю дозволялось покупать не более шестидесяти граммов масла или маргарина и не более шестидесяти граммов сыра. Младенцы получали дополнительные двести пятьдесят граммов молока в день и бесплатную бутылочку отвара шиповника или апельсинового сока в месяц. Чаще всего содержимое этой бесценной бутылочки мистическим образом исчезало в недрах потягиваемого Уинифред джина.

Уильям и Селия Даш не разделяли иллюзий Флоренс и с достойным уважения мужеством приняли смерть Руперта. В Педреван меж тем потянулись младшие члены семейства: Обри вернулся из Греции, где работал в разведывательном управлении, Джулиан – из Италии, Синтия – из Брайтона. К сожалению, их воссоединение было не столь радостным, как им когда-то мечталось. Совсем по-другому надеялись они встретиться под отчим кровом. Потрясенные гибелью брата, они с трепетом ждали знакомства с восьмимесячной Мэри-Элис, единственным живым и осязаемым воспоминанием об ушедшем Руперте.

С не меньшим трепетом ждала этого и Флоренс. Все военные годы она поддерживала тесную связь с Уильямом и Селией, но с Обри и Джулианом не виделась уже много лет, да и с Синтией в последний раз общалась на своей свадьбе. Предстоящие смотрины внушали ей неподдельный ужас. Она боялась, что не выдержит столь тяжелого испытания, и попросила дядю Реймонда сопроводить ее.

Дядя завел «ленд ровер» и отвез Флоренс и Мэри-Элис в Педреван. Стоило Флоренс с малышкой на руках появиться на веранде, как Даши прервали разговор. Вскочили в волнении, забыв про приветствия, и гуськом двинулись к дочери Руперта – взглянуть на нее, найти в ней черты отца.

– Вылитая папина дочка, – всхлипнула Синтия и поцеловала Флоренс. – Фло, милая, мне так жаль, просто нет слов.

Джулиан посмотрел в голубые, отливающие сталью глаза черноволосой племянницы и одобрительно кивнул.

– Какая же она красивая, Фло. Руперт гордился бы ею.

– Мне безумно жаль Флоренс, прости, – выдохнул подошедший Обри, погладил ее по руке и поцеловал в щеку.

Он не отрывал глаз от Флоренс. Война наложила на Обри свой отпечаток: от былого легкомысленного юнца не осталось и следа, теперь перед Флоренс стоял опаленный невзгодами воин, мужчина.

Когда страсти улеглись, все уселись за круглый стол и предались воспоминаниям о старых добрых временах, умиляясь игривостью очаровательной Мэри-Элис.

В конце июня Уильям заказал панихиду по Руперту. Селия украсила церковь цветами и поместила на обложках молитвенников фотографию сына в военной форме. На молебен собрался чуть ли не весь город, и, чтобы вместить всех желающих почтить память Руперта, перед церковным входом разбили огромный шатер. Флоренс сидела на передней скамье вместе с Дашами. Сбылись мечты ее беззаботного лета, того самого лета, когда они с Рупертом, беспечные и задорные, строили планы на будущее. Мечты сбылись, но совсем не так, как она предполагала. Разве могла она предвидеть, что будет сидеть на этой скамье, оплакивая смерть любимого мужа и одновременно надеясь, что он жив, несмотря ни на что?