Помни о Фамагусте

За разговором с народом поручик потерял площадь у себя под ногами. Она была пуста. Удивительно ли, что их сразу потянуло оттуда, именно потянуло сперва, чьим-то хотением, произвольным магнитом, или как будто они были натужно влекомой бурлацкой баржой. Когда ж провокация поднялась во всю свою подлость, во весь свой предательский рост, они, наплевав на стеснение, дали деру, стар и млад врассыпную, так что найдись между них ловко мыслящий вор, прибрал бы шарманку, колодки и дратву, пару кепок, шипящий сифон. Брошенное валялось в безлюдье, лишь Исай Глезер и Марк Фридман, командированные постояльцы того же «Пушторга», плечом к плечу дослушали обращение и, пропуская друг друга в дверях, воротились к спецам за миг до логической точки, поставленной дуэтом черных авто. Шестеро штатских вылезли на асфальт. Слезай, тварь, кому сказал, сказал старший, полный брюнет, бороздивший гневливой морщиной написанное на челе старшинство, присел, с обеих рук грохнул из маузера. Пчела дзинькнула о перила, поручик усмехнулся, не меняя позы. Брюнет расстрелял обойму, пули захлебнулись в молоке.

— А, мля, темнеет, — сплюнул он наискось, по-блатному. — Что ты ляжешь будешь делать, так бы я его…

— Плохому танцору, — ободрила сверху мишень. — Порохом навонял и собак всполошил.

— Потренди еще, падла. Кочерга, Серый, Санек, hеть до него, живым не берите, не та, ептыть, птица.

Три исполнителя засопели на скрипучих ступенях странноприимного дома.

Незаметно, гражданские так не умеют, вытащил из-за голенища нож, кончиком лезвия перевернул жука, дрыгоножествующего в углу балюстрады, у отколупнутого чьим-то железным ногтем куска штукатурки. Пока метили и стреляли, огорченно приглядывался к мизерабельному летуну — мельтешение брюшных ресничек замедлилось, сопротивление ослабло. Жучила перележал на спине, подсох, огорчился, это бывает, в порядке вещей. Сейчас оклемается, подремонтирует крылышки, и в семью, не все ж бобылями. Так и есть. Сгустившийся сумрак не помешал поручику метнуть нож, острый предмет, просвистев, пробил горло старшого, хлынуло красное, замарало пиджак и сорочку. Что правда, то правда. Троица добралась-таки доверху, ломилась, опрокидывая столы и посуду, к балкону. В марте, в булочной Полуянова мать покупала жаворонков с глазками из изюма, сдобная птаха с низкогудящего синего неба, отщипывал по кусочкам, на воздухе, в колокольной реке. Нынче таких не пекут, пришлось бы ведь восстанавливать все остальное, небо и взрослых, хлеб и детей. День продолжался длинно ли, коротко, то и это лежит на ладони, без хлопот сочетается вместе. Он сожмет их в кулак, длинное и короткое, как две спички гадания, чтобы не выпали в нужный момент. Поручик отворил бело-стеклянную плоскость и холодно шагнул навстречу суетливым пулям.