Помни обо мне

Когда я поняла, что дело дрянь? Пожалуй, когда Дарьен, уступив мне Лютика, запрыгнул в карету вслед за дамами и маркизом. Барон Мален ожег взглядом захлопнувшуюся перед его носом дверь, взлетел в седло и с ходу поднял своего рысака в галоп. Оскорбился. Дарьен назвал только свое имя, чего вместе с интендантской бляхой и обращением адельфос от маркиза Ривеллен, человеку более внимательному было более чем достаточно. Но барон видел слишком короткие для аристократа волосы, сломанный нос и пропыленный гамбезон из синей шерсти. И совсем не обратил внимания на то, что глаза у королевского интенданта и послушницы ордена святой Интруны такие же синие, как у племянника покойного короля.

Всхрапнули кони, замелькали лакированные спицы, и карета маркиза полетела по дороге вслед за обидчивым бароном. А за ней — я, досадуя, о потерянных перчатках и размышляя, что, если поставить рядом Дарьена и его сиятельство маркиза Ривеллен, второго скорее можно было бы принять за сына покойного короля. Светлые, на несколько тонов темнее, чем у принцессы волосы. Правильные, крупные, как у всех северян, черты лица, светлая кожа, но пудрой его сиятельство не пользуется, незачем. И так хорош. Даже едва заметная хромота не портит легких, почти танцующих движений. Вдов. Покойная маркиза принесла мужу немалое состояние, двоих сыновей и, исполнив свой долг, тихо отошла, вновь сделав его сиятельство самым желанным женихом Арморетты. После короля, разумеется. И теперь, возможно, Дарьена.

На свадьбе графа д'Ирри и виконтессы де Санс, том самом Празднике Высокой Любви, о котором до сих пор вспоминают кто с тоской, а кто с завистью, маркиз выбил из седла всех претендентов, воспел красоту невесты в кансоне собственного сочинения и добавил еще сто золотых победителю турнира высокой поэзии. Не знаю, как Яскеру тогда удалось меня уговорить.

Он примчался в Сан-Мишель, где я призраком бродила по дому наставницы, и, кажется, не обошлось без вина. И наверняка его было много. Ничем, кроме даров святого Дионисия и отчаянного желания избавиться от выгрызавшей нутро глухой тоски, не объяснить того, что декаду спустя мы с Яскером, как и, пожалуй, все мало-мальски известные труверы и жонглеры Арморетты держали путь во владения графа. Празднество длилось семь дней и тенсона Яскра в исполнении нашего с ним дуэта была признана судом прекрасных дам во главе с новой графиней д'Ирри лучшей. Все же паршивец хорош, и меня убалтывал не зря. Женщин жонглеров мало: церковники клеймят их блудницами. Или воровкам. А чаще и теми, и к другим сразу. Потому немногие рискуют сменить стезю жены и матери семейства на дорогу, презрительные, а чаще липкие взгляды, и возможность жить тем, от чего поет сердце. Ведь кто примет постаревшую жонглерку? Только монастырь.

Нет я, конечно, надела парик, и наряд сменила на яркий, каких обычно не носила. Пудра. И мушка, чтобы отвлечь внимание. Да и кому есть дело до жонглерки, когда рядом манят веерами и улыбками благородные адельфи? Я была уверена, что никто из гостей меня не запомнит. Потому и ухом не повела, когда маркиз Ривеллен приказал принести лютню в большой зал, где хозяин и гости замка Маллен наслаждались ужином и почти все — приятной беседой. Дарьен отдавал должное седлу косули под ягодным соусом и пирогам с зайчатиной, барон опустошал бокал за бокалом, а меня больше занимала принцесса, которая, ковыряя вилкой кусочек пирога, не сводила глаз со своего словоохотливого кузена. Ах, Галлиг, бедный рыцарь, сколь быстро ты забыт.

— Тетушка, — улыбнулся маркиз, когда слуга с поклоном протянул ему лютню, — надеюсь, вы не разделяете мнение досточтимого епископа Армьенского о греховной природе музыки?

— Как ты только мог обо мне такое подумать, Ленард? — в голосе сестры Марии-Луизы прозвучал притворный гнев. — Музыка — дар Всеотца, и нужно обладать… Упорством досточтимого отца Густана, чтобы спорить со святым Тривио, который и сам песней славил Несущего Мудрость, и нам заповедал.

Я думала, маркиз сыграет сам, помнится, выходило это у него весьма недурно. Но он встал, обошел стол и остановился между мной и принцессой.

— В таком случае, сестра…

— Ах, я так давно не брала в руки инструмент!

Не дав ему закончить, ее высочество вскочила, точно ужаленная, и схватилась за лютню.

— Сестра Лоретта! — окликнула ее аббатиса, но принцесса уже командовала слугам, чтобы передвинули стул.

И подушку принесли. И лютня расстроена. И, ах, что же исполнить?

— Исполните «Дозволь испить из чаши благодатной», — сдалась сестра Мария-Луиза, выбирая сирвенту Артауда из Блуа.

Именно с этого произведения, посвященного святой Интруне, начинали свое знакомство с лютней почти все благородные адельфи. Многие им же и заканчивали.

— Прекрасный выбор, тетушка! Просим вас, сестра Лоретта.

Ее высочество приняла полную изящества позу и заиграла вступление.

А маркиз, к моему удивлению, опустился на ее стул: как раз между мной и аббатисой.