Читаем Помни обо мне полностью

После этих слов я поняла, а, когда вечером смолкла последняя нота, окончательно поверила, что он не останется. Не останется, даже попроси его наставница. Хотя ее слово для Бернарта было священно. Она и так задержала его в своем доме на несколько месяцев. Сначала, чтобы окреп после расправы, затем, чтоб помог исцелиться мне.

Я не плакала, ни ночью, ворочаясь на кровати, которая внезапно стала слишком широкой для меня одной. Ни рано утром, провожая взглядом паруса торговой галеры, ни днем, что остался в памяти полупрозрачным мазком, только поздним вечером этого дня, когда берега Арморетты скрылись от взора Бернарта из Ведантона, я рыдала, закрывшись в своей комнате. И обнимала лютню, которую те звери пощадили, в отличие от его рук. В насмешку, не иначе.

Лютню Бернарт оставил мне. Не наставнице. Мне.

И я играла. Злилась. Плакала. Страдала всю осень, и зиму, и даже половину весны. Но Бернарт был прав. Отгорела злость, истаяла морской пеной обида, и даже тоска ушла без следа. Да, он был прав. И многое дал мне, Бернарт из Ведантона, за то недолгое время, что был рядом.

Он вернул мне голос.

<p>Глава 20</p>

Комната все еще пахла сыростью. Дарьен прищурился и, повторяя движение крестной, провел пальцем по спинке кровати. Ну, хоть пыль вытерли и постель, отчетливо попахивавшую мышами, сменили. И наверное, за время пусть долгого ужина не просто выветрить тяжелый, нежилой дух, но тут, похоже, не очень то и старались.

Подернутый патиной подсвечник со стуком опустился на стол. Рядом со шпагой, дагой, глиняной миской, по-видимому призванной заменить таз для умывания, и глиняным же кувшином. Комната, отведенная королевскому интенданту, была далека от королевской. Мебель здесь была, но старая, из дешевого ореха, разномастная, а, когда сюда зашла крестная в сопровождении Эльги и Аланы, кровать, шесть (Всеотец, зачем так много?) стульев, потемневший от времени шкаф, оба стола и тяжелый сундук, покрывал толстый слой пыли. Крестная поджала губы и вызвала экономку, хотя Всеотец свидетель, это нехудшее место, где приходилось ночевать Дарьену. Он снял надетую по случаю почти парадного ужина куртку, путешествуя в дорожном сундуке, она выглядела куда пристойнее пропыленного гамбезона, и потянулся. Выдохнул, пытаясь выпустить клубившееся черным дымом раздражение. А потом вдруг схватил кувшин и сделал жадный глоток.

Дрянь!

Застоявшаяся с металлическим привкусом вода расплескалась по рыжей глине. Ладно, пыль, паутина, мыши. Но колодец?! Тихо выругавшись, Дарьен подошел к окну, рванул задвижку, медленно, до натянувшихся вантами мышц, потащил на себя раму и замер, подставляя лицо уже по-ночному прохладному ветру.

Карета, будь она неладна. И два дня, которые придется задержаться. И кузен, решивший прикупить себе виноградников, как будто тех, что уже есть мало. И предложение его, высказанное, конечно же, вслух, при Эльге и крестной. С искренней заботой — она Ленарду всегда отлично удавалась. Ах он будет счастлив немедленно бросить все дела, и сопроводить тетушку с кузиной в столицу. Скажем честно, переодеваясь к ужину, Дарьен всерьез обдумывал эту возможность не потерять время. Да и карета у Ленарда, как ни крути, комфортнее, и охраны, по его словам, больше.

А потом был ужин. Отменный. Похоже, кухне барон уделял куда больше внимания, чем чистоте комнат или состоянию замковых стен. Алана, опять спрятавшаяся в одеянии послушницы; радостная, какой он ее не видел, пожалуй, с первой их встречи в аббатстве, Эльга; раздражающе красноречивый Ленард и крестная, которая, стоило ее взгляду упасть на стол, убранство зала и самого хозяина дома, строго поджимала губы. Барон же хвастал собственноручно добытой косулей, пачкал вином кафтан из пламенно-алого шелка, обильно расшитый золотым позументом, при любой возможности обращался к кузену и, похоже, наизнанку готов был вывернуться лишь бы угодить своему дорогому другу.

Еще вина! Свечей! Музыку? Тащите музыку!

Появление лютни не удивило: Ленард был натурой воистину утонченной и даже что-то там сочинял. Дамам нравилось. Вот только сегодня он отчего-то решил послушать Эльгу. Крестная не возражала, а значит и Дарьену волноваться не следовало. И две песни он честно изображал интерес, хотя судя по хмурой тени в глазах обернувшейся за кубком Аланы, с музицированием там не слишком ладилось. А потом Ленард зачем-то всучил инструмент ей. Да, помнится, Алана говорила что-то о лютне… Вот только — Дарьен почувствовал, как впивается в ладонь позолоченная рукоять вилки — говорила ему, Дарьену. И о знакомстве с дорогим кузеном не упоминала. Впрочем, как и он.

Не смогла? Не захотела?

Перейти на страницу:

Похожие книги