Помнишь ли ты?.. Жизнь Имре Кальмана

— Какая у меня будет роль?

— Роль? Вы зачислены в хор. Полагаю, петь-то вы умеете?

— Нет.

— Ну, тогда будете статисткой.

— Благодарю, — повторила я и удалилась из директорского кабинета. Впрочем, какое там «удалилась» — я летела, не чуя под собою ног. Не то чтобы меня окрылила перспектива разжиться 165 шиллингами: просто подружки в пансионе уже, должно быть, заждались. Визит к директору затянулся надолго, а я рассчитывала вернуться гораздо раньше.

При моем появлении девушки облегченно вздохнули и все семь набросились на меня, поспешно раздевая: одной нужно было платье, другой — чулки, третьей — туфли… Кто-то из них опаздывал на свидание, кому-то предстояло выступать на сцене или отправиться из дому по делам. Они так спешили, что даже к рассказу моему не прислушались толком.

Вскоре я осталась одна. Лишенная всех своих украс, вновь превратившаяся в Золушку, лежала я на скрипучей койке и предавалась мечтам о невероятной, фантастической карьере. В этих мечтах отводилось место и Имре Кальману, но не как человеку, которому я признательна за его благодеяние. В душе моей звучали его мелодии, наполнялись смыслом слова:

«Все счастье лишь в любви,
Любви большой и страстной…»

— Барышня, — раздался вдруг у меня над ухом голос хозяйки, — барышня, к телефону! Композитор Кальман вас просит.

Завернувшись в одеяло, я бросилась из комнаты. Хозяйка остановилась поблизости с явным намерением подслушать разговор. Плотно прижав трубку к уху, я прокричала:

— Алло!

— Скажите, дитя мое, — тон Кальмана был отеческим, — отчего вы так поспешно убежали? И даже не попрощались!

Вопрос застал меня врасплох, и я не знала, что ответить.

— Я убежала, потому что… потому что мне срочно нужно было вернуться в пансион.

— Жаль. А я хотел было пригласить вас отметить знаменательное событие. Ведь с вами заключили контракт.

— Спасибо… Но тут… возникли некоторые обстоятельства, вот мне и пришлось поторопиться домой.

— Какие еще обстоятельства? — Кальман явно нервничал. — Отвечайте прямо: вы свободны сегодня вечером или у вас уже что-то намечено?

У нас, русских, такая уж натура: либо мы витаем в облаках, либо погружаемся в смертную тоску. Так и на меня нашло «похмелье» — беспросветное отчаянье Золушки, лишившейся кареты и бального платья.

— Да, как это ни досадно, ни печально, но факт: у меня назначено свидание с Мишелем. Он сопровождает меня повсюду. Однако если вы желаете пригласить меня, я охотно принимаю ваше предложение. Вот только мне не удастся выглядеть такой элегантной, как сегодня в театре.

Моя оговорка явно не произвела на Кальмана ни малейшего впечатления. Напротив, голос его вроде бы повеселел:

— Какая ерунда! Значит, я заеду за вами.

Сидя в роскошной машине, я едва решалась поглубже вздохнуть. И вовсе не от робости: просто я боялась, как бы ветхое платье не разлезлось на мне.

— У нас в Венгрии уменьшительное от вашего имени будет Верушка. Можно мне вас так называть?

Он умолк на мгновение, и я услышала, как он набрал полную грудь воздуха, прежде чем продолжить:

— А вы могли бы звать меня Имре.

— Что вы, маэстро! — настал мой черед задохнуться. Да у меня язык не повернется. Но вы зовите меня Верушкой.

Машина свернула на Кернтнерштрассе. Ослепительно сверкали витрины, залитые красными, желтыми и синими огнями. Я, уроженка далекой Перми, заброшенная в чужие края, бедная, как церковная крыса, сидела в роскошном автомобиле подле знаменитого композитора Имре Кальмана.

Размечтавшись, я чуть не пропустила мимо ушей его вопрос:

— Куда же нам пойти, Верушка?

— В какое-нибудь кафе, где я буду поменьше бросаться в глаза.

— Вы стесняетесь отужинать в моей компании? — он медленно и раздельно выговаривал каждое слово.

Господи, как можно не понимать таких простых вещей! Неужели, когда я вышла из подъезда, он не заметил, как я одета? Не зная, что ответить, я молчала.

— Тогда пойдем в «Опернкеллтер», там нас будет ждать мой зять Йожи из Будапешта. Надеюсь, он вам понравится. Да и ресторан тоже.

Для меня все это было бы волшебным сном, не помни я о своем убогом жоржетовом платье, которое я столько раз чистила и утюжила, что ткань буквально расползалась.

Наконец и Кальман сообразил, что я выгляжу не так, как в прошлый раз.

— Постойте, Верушка, ведь в театре вы были одеты по-другому!

Я призналась, что все те вещи принадлежали не мне.

— Тогда, детка моя, вся надежда на Цвибака, — он назвал владельца самого элегантного магазина в Вене. — Завтра пойдете туда и оденетесь с головы до ног.

— Нет, — упрямо возразила я, — ничего мне не нужно. Просто не хотелось бы показываться в людных местах до тех пор, пока я не заработаю достаточную сумму, чтобы прилично одеться.

— На 165 шиллингов не очень-то разгуляешься… — начал было Кальман, но в этот момент появился его зять Йожи. Громко произнося стереотипные фразы, вроде «все домашние шлют тебе привет», он между делом шепнул Кальману:

— Побойся бога, Имре! Мыслимое ли дело выводить на люди девушку в таком виде. Да и себя ты компрометируешь. Неужели не видишь, у нее платье на локтях насквозь протерлось?