Помнишь ли ты?.. Жизнь Имре Кальмана

Поначалу я колебалась — не то чтобы испугалась пересудов, просто мною владел какой-то необъяснимый страх. Я знала, что он живет на широкую ногу, что в гостях у него бывают именитые люди вроде Ференца Легара и Оскара Штрауса. Знала также, что он держит целый штат прислуги; с шофером, например, я даже была знакома.

— Нет, — решительно отказалась я. — И дело тут не в соображениях приличия. Просто мне неловко…

Неужели мне не хочется посмотреть, как он живет?

— Конечно, хочется, но…

— Никаких «но». — Имре пресек все мои дальнейшие попытки уклониться от визита.

И я отправилась в гости. Едва я вошла в холл, как сердце у меня бешено заколотилось. Я и не подозревала, что такая роскошь существует в действительности. В фильмах доводилось видеть подобное, но чтобы человек — один единственный человек! — жил в таких хоромах… Уже сам холл чего стоил: пол устлан красной ковровой дорожкой, на стенах сверкающие канделябры. Сквозь приотворенные двери можно было заглянуть в комнаты нижнего этажа. В особенности покорили мое воображение хрустальная люстра в кабинете и лепные украшения вокруг французских окон гостиной. Окон было шесть, и все выходили на бульвар.

— Минуту, — сказала горничная, отворившая мне дверь.

— Можно мне посмотреть эту комнату?

— Еще не хватало, — презрительно усмехнулась она. У нас не музей. Посидите, пока господин Кальман сойдет вниз.

Появился Имре, и я спросила, не покажет ли он мне свой дом.

— Конечно, Верушка, с удовольствием.

И вся окружающая роскошь вдруг показалась мне не такой отчужденной, а как бы уютной. Имре, взяв меня за руку, провел по комнатам, попутно давая пояснения. Кабинет был украшен ценными гобеленами и великолепными коврами.

— Эти вещи из Обюссона. Там делают знаменитые шпалеры и гобелены.

Имре остановился перед огромным секретером эпохи Марии Терезии и сделал таинственное лицо.

— Верушка, здесь я прячу свой гарем. — Он осторожно приоткрыл крышку секретера, и в нос мне ударил густой сигарный аромат. Сигары громоздились коробка на коробке, шкатулка на шкатулке. Имре брал некоторые из них в руки, раскрывал, разглядывал.

— Часть я купил, другие получил в подарок, вот и собралась целая коллекция.

Каких сигар там только не было: и светлые, и почти черные, некоторые перехвачены изукрашенной золотой полоской. Глаза Имре блестели гордостью коллекционера. Он вынул из секретера одну коробку.

— Эти я выписываю издалека — из самого Гамбурга, они у меня любимые.

Имре много рассказывал мне о Будапеште, Вене и Ишле, где он предпочитал проводить летний отдых. Но за этими любимыми местами сразу же шел Гамбург. Спрашивается, почему? Да потому, что «Осенние маневры» — оперетту, благодаря которой Кальман прославился, — после венской премьеры впервые поставили за границей именно в Гамбурге. Имре бережно водрузил на место заветную коробку и замкнул свою сокровищницу.

Я вообще не курила, а в сигарах уж и вовсе ничего не смыслила. Слыхом не слыхивала о сигарах «корона» (Имре предпочитал их всем остальным) или «торпеда», о всевозможных листьях и разных табачных начинках. Рассеянно, вполуха я выслушала его восторженные излияния, а затем, поскольку стояла как раз у письменного стола, спросила у Имре, что он хранит там. Он подмигнул мне совсем как мальчишка и выдвинул верхний ящик, чуть ли не доверху заполненный огрызками карандашей.

— Они все поисписались, потому что им пришлось как следует потрудиться. Этими карандашами я написал «Королеву чардаша», «Марицу» и другие свои оперетты.

Ни один из рабочих карандашей не был выброшен, Имре хранил их как реликвии. Но из всех вещей, которые он в тот раз показал, больше всего мне понравились скульптурные фигурки собак-такс. Было их превеликое множество стеклянные, медные, золотые, — и попадались они повсюду. Имре очень любил эту породу, и в доме всегда жила такса как правило, гладкошерстная, веселая, своенравная, но преданная хозяину сука.

Незабываемое впечатление произвели на меня комнаты, которые Имре продемонстрировал напоследок: спальня и гардеробная. В интерьере обоих помещений преобладали три цвета: голубой, кремово-желтый и золотой. Я залюбовалась кроватью с балдахином из настоящих кружев.

— В точности так была обставлена спальня императрицы Жозефины. — Имре на одном из художественных аукционов приобрел точную копию императорской спальни. Ванная комната была облицована голубым мрамором.

— Кто спит в этой постели, кто пользуется этой ванной?

— Никто. Пока что никто.

«Герцогиня из Чикаго» хотя и имела успех, однако же не выдержала такого количества представлений, как «Марица». Оперетта была снята с репертуара, и на том моя сценическая карьера оборвалась.

Пришла весна. Ярко светило солнце, небо сияло голубизной. Имре вскинул глаза к небу:

— Верушка, поедем на Ривьеру!