Помнишь ли ты?.. Жизнь Имре Кальмана

Вновь засияло солнце — над нами и над миром. Войне настал конец. Только Венгрия скрывалась за «занавесом». Некая эмигрантская газета по капле выдавала сведения о тамошних, событиях, о судьбе преследуемых, об ужасах пережитого венграми нацистского террора. Имре со страхом ожидал каждого номера газеты. Через месяц после премьеры «Маринки» пришел очередной выпуск. Раскрыв газету, Имре вскрикнул, схватился за сердце и упал. Одна из статей, озаглавленная «Убийство», повествовала о судьбе сестер Имре. Занавес разорвался, приоткрыв действительность куда более страшную, чем самый кошмарный сон.

Для нас наступили ужасные дни. Имре Кальмана сразил инфаркт. С помощью инъекций, таблеток, укрепляющих средств едва удалось раздуть угасающую искру жизни. Я велела перенести свою кровать в комнату Имре, чтобы днем и ночью находиться рядом на случай, если я ему понадоблюсь.

Весть, которая свалила его наповал, была краткой, однозначно ясной и жестокой. Две сестры Имре, ослабев, упали на дороге, когда их перегоняли из лагеря в лагерь. Там же, на обочине, они и скончались, как гибнут лесные звери холодной, безжалостной зимой.

А некогда, в счастливый зимний день 24 февраля года, на сцене театра «Ан дер Вин» в «Марице» впервые прозвучал прелестный детский хор:

«Илушка, Розика…»

В начале 1945 года суровым зимним днем близ города Дьёр оборвалась жизнь сестер Имре Илонки и Милики. Останки их даже не были, как полагается, преданы земле. Имре ни тогда, ни по прошествии времени не смог утешиться мыслью, что обе они продолжают жить в прекраснейшей из его оперетт.

Розике, младшей сестре Имре — они были погодки, удалось спастись. Избежал смерти и сын Розики Иштван, прошедший такие муки ада, какие не под силу вообразить даже самому изобретательному романисту. За непокорность он был приговорен к расстрелу. Прогремел выстрел, и Иштван упал; его безжизненное тело было сброшено в братскую могилу. Но Иштван перехитрил своих убийц, притворившись мертвым. Когда массовая казнь была закончена, он, раздвигая трупы, выбрался на свободу — если можно говорить о свободе применительно к человеку, объявленному вне закона, вне общества, обреченному на преследование и смерть. Но Иштван выдержал все испытания, до освобождения страны скрывался в лесах с группой партизан.

Силы Имре оказались подорваны на долгие недели и даже месяцы. Со временем он кое-как оправился, однако пережить этот удар так и не смог. Он ведь не имел возможности вывезти из Венгрии мать и сестру; хотя даже это не вознаградило бы их за все перенесенные страдания.

Опасаясь повторного сердечного приступа, мы увезли Имре на отдых в Нью-Хемпшир.

Между тем новая оперетта Кальмана «Маринка» проходила в «Винтер-Гарден» с шумным успехом: публика бешено аплодировала и от восторга даже топала ногами. На премьере в ложах собрался цвет общества, в том числе эрцгерцог Франц Иосиф с супругой, госпожа Чан Кайши, мэр Нью-Йорка Фьорелло ла Гуардиа, Омар Брэдли, в войну возглавлявший 12-ю американскую армию. Присутствовавшие аплодировали, не щадя ладоней. Мои оптимистические предсказания оправдались: в обществе только и разговоров было, что об Имре Кальмане, люди рвались попасть на его оперетту.

Время, врачующее раны, а в особенности работа, деловые переговоры, планы на будущее — мечта вновь посетить старушку Европу — постепенно отвлекли внимание Имре от самобичевания и мрачных мыслей. Да и врачи с такой интенсивностью взялись за его лечение, что от пациента требовалась полнейшая концентрация усилий, дабы выполнить все медицинские предписания. Из всех ограничений наиболее тяжким для него было отказаться от супа. Супы он обожал, а ему разрешили съедать не больше нескольких ложек.

— Лучше бы вам вообще исключить супы из рациона, советовали врачи.

Чарли в свою очередь тоже пытался воздействовать на отца:

— Папочка, брось ты увлекаться этими супами! У каждой ложки вкус одинаковый, и трех ложек тебе вполне достаточно, чтобы распробовать, — мудро рассудил сын.

Любопытно, что эта борьба за каждую ложку супа сыграла в воспитании детей куда большую роль, чем мои непрестанные предупреждения не набрасываться на еду с такой жадностью. На примере собственного отца они моментально убедились в том, что необходимо соблюдать меру. Имре, конечно же, тяжело дался отказ от любимых привычек. Ведь еда — вслед за фанатической одержимостью творческой работой — была его коньком. Вкушение пищи было для него событием, торжественной церемонией, в которой надлежало принимать участие и детям, и мне, и Марии Первич. Даже вкуснейшие лакомства теряли свою прелесть, если мы не уписывали их за обе щеки, смакуя каждый кусочек.