Из-за этого Дума приобрела некий скандальный ореол. Конечно, там велась большая, скрупулезная и методичная работа, но журналистам и публике всегда интереснее скандал, и в обществе сложилось соответствующее мнение. Нарочно скандализировали образ Думы и те, кому не нравилась сама ее идея: многие правые депутаты были сторонниками самодержавия и могли специально провоцировать других, доказывая таким образом всей России, что из парламента ничего путного не выйдет. Были и левые депутаты, социалисты, которые хотели революции, свержения царя и диктатуры пролетариата, а не вот этого куцего парламентаризма. Им тоже была политически выгодна дискредитация Госдумы. Заинтересованы в хорошей репутации парламента были только либералы. Именно они выдвинули лозунг «Беречь Думу». Но и они, как видите, могли вызывать друг друга на дуэль.
Cтолетиями в России нельзя было высказывать свое мнение во всеуслышание. Нельзя было не только заниматься публичной политикой, но и просто высказываться публично: неслучайно Герцен и Огарев издавали «Колокол» в Лондоне. Когда в 1905 году открылись многие двери и окна, всех как будто прорвало. Когда читаешь речи думцев, иногда сложно понять: чего хочет оратор, что предлагает? А он просто хочет выговориться, быть услышанным, сказать вслух о голоде, о бедности, о неграмотности, о произволе властей. Люди читали эти речи, впитывали идеи, как земля дождевую воду после долгой засухи. Порой было даже неважно, есть ли в речи парламентария хоть какие-то конкретные предложения. Достаточно было слышать, что кто-то говорит вслух на всю страну о том, о чем раньше можно было потолковать только на кухне.
Если в психотерапевтическом плане эта «общенациональная рефлексия» и приносила пользу стране, то законодательная работа в Думе – далеко не всегда. От деятельности думцев старые министерские работники то и дело испытывали испанский стыд.
Перед появлением Госдумы оппозиция и некоторые крупные чиновники, например Витте, пытались убедить царя, что создание парламента закончит революцию. Однако после его созыва ситуация только накалилась. К лету 1906 года либеральная оппозиция перестала контролировать выступления рабочих и крестьян за пределами крупных городов (если вообще когда-либо их контролировала), но при этом неустанно давила на царя и правительство, ужесточая требования. Теперь они настаивали на том, чтобы составить правительство из своих кругов, пытались убедить императора, что, как только они встанут во главе страны, мгновенно наступит мир и благоденствие. Однако было очевидно, что уже никто не сумеет призвать страну к порядку. К этому времени повсеместные народные выступления стали стихийными. Более того, к протестам подключились уже не только профсоюзные организации, но и самые настоящие уголовники. Пользуясь творящимся хаосом, можно было нацепить красные банты, остановить где-нибудь посередине перегона поезд и ограбить его во имя революции.
Суды, прекрасно и объективно работавшие в мирное время, не справлялись с наплывом дел. К тому же законно и справедливо наказывать восставших было очень сложно. Вот, к примеру, совершено противоправное действие: сожжена усадьба. Кого сажать в тюрьму? Как доказать, что именно этот конкретный крестьянин поднес факел к дому? Кроме того, само следствие по процедуре требовало времени. Ни суды, ни следственные органы не были готовы к такому, да и судьи, не говоря уже об адвокатах, симпатизировали восставшим и не сочувствовали царскому правительству.
Летом 1906 года во главе правительства встал Петр Столыпин. Он сразу же принял решительные меры. Вторая Дума была распущена, Третья – еще не собрана, и в перерыве между созывами можно было издавать законы без согласования с парламентом. В августе, выжив после покушения, Столыпин ввел в стране военно-полевые суды, что радикально изменило ситуацию. В губерниях, переведенных в режим чрезвычайного положения, временно вводились особые суды из офицеров, которые разбирали насильственные правонарушения. Передача дела в суд происходила в течение суток после совершения преступления. Разбор дела мог длиться не более двух суток, приговор приводился в исполнение в 24 часа. У подсудимых не было никакой защиты, и, конечно, не обходилось без судебных ошибок. Всего такие суды приговорили к смерти около 1100 человек, тем временем поджоги и погромы постепенно сходили на нет.