Поп Гапон и японские винтовки. 15 поразительных историй времен дореволюционной России

«Правительство мы приветствовали бы, если бы оно бесповоротно вступило на путь права и в область суда не вносило бы угроз. Мы приветствовали бы его, если бы оно сошло с той плоскости силы, которую составляет только оправдание преступлений. При наличности этой психологии рассчитывать на прекращение преступлений – это утопия, потому что тот, кто не осмеливается судить всенародно преступника и казнить его, тот прежде всего сам сомневается в своей правоте. А сомневающиеся в правоте своей насилием не созиждут власти своей, они могут похоронить ее. Вот почему мы защитники порядка (смех), закона и власти… (Шум. Звонок председателя.) Да, господа, я вам скажу более: в то время, когда русская власть находилась в борьбе с эксцессами революции, только одно средство видели, один палладиум в том, что господин Пуришкевич называет муравьевским воротником и что его потомки назовут, быть может, столыпинским галстухом… (Оглушительный и продолжительный шум, возгласы: "Довольно! Довольно! Долой! Вон!" Звонок председателя.)»

Да, это было сильно – Родичев назвал виселицу столыпинским галстуком! Поднялся невероятный шум, выступление было прервано. Столыпин вместе с председателем Госдумы поднялся и покинул заседание. С трибун сбежались депутаты; казалось, Родичева сейчас вынесут на руках из зала. Заседание было прервано, после перерыва оратора отстранили от заседаний на максимальный срок – на 15 недель.

Однако во время перерыва председатель Совета министров, оскорбленный словами Родичева, потребовал от него удовлетворения, то есть, говоря прямо, вызвал его на дуэль. В комнату председателя Думы Николая Хомякова явились министр народного просвещения Петр Кауфман и государственный контролер Петр Харитонов. Они попросили сообщить Родичеву о вызове. Тот явился в кабинет председателя. Как и в прошлый раз, стреляться он не хотел. Родичев принес Столыпину личные извинения, заявил, что совершенно не стремился оскорбить главу кабинета, искренне раскаивается в своих выражениях, которые не так были поняты, и просит его извинить.

– Я вас прощаю, – сказал Столыпин. Объяснение было окончено, но руки Родичеву глава правительства не подал.

Неугомонный Пуришкевич в связи с этими событиями сочинил стихотворение: