Попакратия

На каждую коробку он тратил не более трех секунд, нанося по два точных быстрых удара, точно туда, где находились глаза мальчика с фотографии. Таким образом, очень скоро все двадцать одинаковых бумажных мальчишек кровоточили струями томатного сока из глаз. Эти красные струи били с почти одинаковой интенсивностью и лились на пол магазина.

– Теперь уходим. Быстро!

Когда диверсанты скрылись, двадцать одинаковых мальчишек так и остались кровоточить в тишине ряда. Первые коробки кончались быстрее, последние держались несколько дольше.

На улице бойкий малыш Витя Кровушкин спросил наставника:

– А почему «художественно-политическая»?

– Что?

– Почему ты сказал, что это «художественно-политическая акция», а не просто «диверсия»?

– Сколько лет, шпингалет?

– Семь.

– Мал еще.

– Есть!

От Красной и до Советской улицы бороздил белый микроавтобус корейского производства, внутри сидела подпольщица Полоска Света и скандировала в микрофон. Из динамиков на крыше, вместе с раздражающим шипением, доносилось: «Вам не нужно оправдывать родительских надежд, вы никому ничего не должны! Долой потерю невинности! Долой зрелость! В топку взросление! Требуем суда! Не давайте себя наершивать! Никаких пропердулек! Долой пусечки и кульки! Никакого полового взросления! Жги крыс! Строй штаб из грязи и палок!»

Абрикосовое Мыло поводил Башку по гаражным переулкам, намотал осторожных кругов, прежде чем они подошли к блат-хате. В самом конце кооператива, в сыром тупике, подпольщики организовали нечто вроде кафе. Втайне от интеллектуального большинства в нем собирались латентные интеллектуалы. В этом кафе они свободно могли заниматься «свободным творчеством»: петь друг другу песни собственного сочинения, снимать кинофильмы на смартфон, придумывать новые толкования Священному Писанию, изобретать дзенские коаны, всячески постигать дао и, куда же без этого, придумывать, как можно обустроить общество вокруг себя. Кодовый замок на двери представлял из себя панель с разнообразными кнопками-эмодзи. Абрикосовое Мыло набрал код для попадания внутрь: «ракета-ракета-НЛО-НЛО-велосипед-самолет-самолет-бег-бег-мартини». Дверь запищала, приглашая заговорщиков пройти.

Посетители сидели на пустых пластиковых пивных ящиках, роль стола играли деревянные строительные катушки. Под потолком, над головами, подвешена растяжка: красное пятиметровое полотно, на котором белыми буквами выведено:

Знать – не значит существовать

Под транспарантом стояла клетка из темного толстого железа, в которой сидел взрослый бурый медведь. Медведь выглядел сытым и дремал. В центре зала стояла громоздкая деревянная кадка, в кадку провели душ, из лейки разбрызгивалась вода. В струях воды, стоя бесстыжими ногами по колено в мыльной пене, нежилась и извивалась крупная обнаженная женщина, единственный взрослый человек на несколько километров вокруг, нежилась она самозабвенно, сверкая белесой, как диско-шар, кожей, которая освещала отраженными лучами самые темные углы комнаты. Впрочем, ее эротический танец вызывал только терпкую жалость.

– Откуда у вас техана? – спросил Башка.

Он давно не видел людей старше пятнадцати лет, потому женщина удивила его гораздо сильнее медведя.

– Это Баба Зрелость. Пригрели вот. Содержим. Сейчас расскажу.

Мальчики прошли в зал и сели на ящики.

– Виталз, тащи вишневку, – крикнул Абрикосовое Мыло мальчишке за стойкой.

– Пьешь вишневку или пиво – ты пособник Тель-Авива, – отозвался камрад за соседним столом.

– Сегодня ты танцуешь танго, а завтра спишь с орангутангом, – возразили с другой стороны.

– Дебил, нет слова «орангутанг». Правда же, Башка? А с «орангутаном» рифма не работает, – закрыл тему Абрикосовое Мыло.

Тут Башке стало понятно, что он действительно находится в среде интеллектуалов.

– Техана – она у нас того… Эрос! Сопротивление надо начинать с эроса, понимаешь? Папиков все время смущает секс. Эрос для них аморален. Зато танатос – это типа как настраивает душу на героический лад. Мозги на стенке, кровяка – нормально, адреналин, а эрос – это ни в коем случае. Ты когда-нибудь слышал о протестах по поводу крови в новостях, например? Просыпаешься утром, и начинается сразу: трупы, кости, взрывы, ураганы, вся хурма. Виталз, ну не умирай, шнапса будет или нет? – нетерпеливо крикнул Абрикосовое Мыло и вновь продолжил про танцовщицу: – Вот техана наша – это живой памятник самому маргинальному, что у нас есть. Подожди, ты еще не видел все акции, которые мы устраиваем, вообще с ума сойдешь.

Компания понемногу стягивалась за стол.

– За то, чтоб все взрослые поскорее помре, – предложен был тост.

– Ну это как-то… Что это за тост? – возмутился Башка. – Я не буду пить за чью-то смерть. Пусть хоть бы и взрослых.

– И то правда. Пусть живут. Выпьем за что-нибудь другое. Или просто так.

После рюмки нельзя было не заговорить о политике. К политике сводилась почти любая тема в подполье.

– Наш информатор Пипа сказал, что Жека собирает своих. Нам нужно быть готовыми в любое время отразить удар. Палки, камни, вот это все. Если он привлечет хоть одного старшака, всем нам кобзда.