Поправка-22

– Или приходит? – спросил полковник.

– Вы совершили очень серьезное преступление, отец, – объявил капеллану майор.

– Какое преступление?

– Этого мы пока не знаем, – сказал полковник. – Но обязательно узнаем. А вот что оно серьезное – это мы уже знаем.

Они съехали с шоссе у здания штаба полка и, почти не снижая скорости – шины при повороте пронзительно заскрипели, – обогнули автостоянку перед главным входом, потом само здание и остановились перед небольшой дверью. Три офицера вылезли из машины и поманили за собой капеллана. Затем отомкнули дверь, спустились гуськом по узкой деревянной лестнице с шаткими ступенями и ввели капеллана в сырую сумрачную подвальную комнату с низким бетонным потолком и неоштукатуренными каменными стенами. Все углы комнаты были затянуты паутиной. Большая мокрица быстро уползла при их появлении за влажную водопроводную трубу. Конвоиры посадили капеллана на жесткий деревянный стул с прямой спинкой, который стоял перед небольшим голым столом.

– Располагайся как дома, парень, – предложил капеллану полковник, включив яркую лампу и направляя ее слепящий отражатель ему в лицо. Он положил на стол коробку спичек и кастет. – Нам надо, чтобы ты расслабился.

Не совсем веря, что все это творится с ним наяву, капеллан в ужасе таращил слезящиеся глаза. Зубы у него дробно постукивали, а руки и ноги как бы отнялись. Эти люди могли сделать с ним все, что захотят; они могли избить его до смерти, и никто не пришел бы ему на помощь – никто, кроме, быть может, набожного доброжелательного майора с хищным лицом, который подошел к раковине и открыл кран, так что подвальная тишина наполнилась шумным плеском разбивающейся об раковину струи, а потом вернулся к столу и положил на него рядом с кастетом массивный резиновый шланг длиной примерно с человеческую руку.

– Все будет в порядке, капеллан, – ободрительно сказал он. – Вам нечего бояться, если вы невиновны. Почему у вас такой испуганный вид? Вы ведь, наверно, невиновны?

– Это он-то невиновен? – удивился полковник. – Еще как виновен, сучье отродье!

– В чем я виновен? – спросил капеллан, решительно не представляя себе, как тут с ним поступят и к кому из них взывать о милосердии. У третьего офицера не было знаков различия, и он стоял где-то в отдаленье. – Что я такого сделал?

– Это вот нам и предстоит выяснить, – ответил полковник, пододвигая капеллану бумагу и ручку. – Напиши-ка свою фамилию, парень. Собственным почерком.

– Собственным почерком?

– Во-во, собственным. Бумаги, надеюсь, тебе хватит? Пиши в любом месте. – Когда капеллан написал свою фамилию, полковник вынул из папки еще один лист и показал оба листка майору, который подошел к нему и с озабоченным видом склонился над столом.

– Почерки на первый взгляд разные, – сказал он.

– Его работа, как я и говорил.

– Какая работа? Что я такого сделал? – спросил капеллан.

– Этого я от вас не ожидал, – с мрачной горечью упрекнул его майор.

– Чего не ожидали?

– Таких преступных фокусов, отец.

– Каких фокусов? – с нарастающей тревогой вскричал капеллан. – Что я такого сделал?

– А вот что, – ответил майор и, словно бы преодолевая омерзение, пододвинул к нему по столу листок бумаги с его фамилией. – Это же не ваш почерк, отец.

– Как так не мой? – Капеллан изумленно сморгнул несколько раз подряд.

– Так вот и не ваш, отец. Вы опять лжете.

– Да ведь я только что это написал! – гневно вскрикнул капеллан. – У вас на глазах!

– В том-то и дело, – ядовито подтвердил майор. – Вы писали у меня на глазах. И теперь не сможете отрицать, что писали собственной рукой. Человек, способный солгать насчет собственного почерка, способен лгать бесконечно.

– Да как я солгал насчет своего почерка? – со злобой выкрикнул капеллан, забывший от возмущения даже про страх. – Может, у вас парный психоз? О чем вы оба толкуете?

– Мы предложили вам написать вашу фамилию собственным почерком. А вы этого не сделали.

– Как так не сделал? Чьим же я почерком, по-вашему, писал?

– Чьим-то чужим.

– Чьим-то чужим?

– А вот это мы вскорости выясним, – с угрозой сказал полковник.

– Выкладывайте все начистоту, капеллан.

– Это мой почерк! – горячо, даже почти горячечно выкрикнул капеллан, в недоумении глядя то на одного своего мучителя, то на другого. – Где тогда, по-вашему, мой почерк, если это не мой?

– А вот он, – с видом глубокого превосходства отозвался полковник и пододвинул капеллану фотокопию солдатского письма, из которого было вымарано все, кроме обращения «Дорогая Мэри», а внизу кто-то приписал: «Тоскую по тебе безумно. Э. Т. Тапмэн, капеллан ВВС США». Капеллан покраснел, и полковник, презрительно глядя на него, спросил: – Ну так что, парень? Ты знаешь, чей это почерк?

– Нет, – после мучительной паузы ответил капеллан, узнавший почерк Йоссариана.

– Ты ведь грамотный парень, верно я говорю? – едко осведомился полковник. – А потому должен понимать, что выдал себя с головой, указав свою фамилию и должность…

– Фамилия-то здесь моя…

– … которую никто, кроме тебя, написать не мог. Что и требовалось доказать.

– Я ее не писал. И почерк здесь не мой.