Поправка к дуэльному кодексу (СИ)

- Наглец ты и дурак! - фыркнул Рене, - Пашка и есть настоящий содомит, а я - нет. Гасси не должен был так меня называть.

Я подумал - знает ли он русскую поговорку, ту, что про один раз?

- И потом, дело не в несчастном содомите, - грустно продолжил Рене, - Ты просто не все знаешь...

Мы давно выехали за город - карета тряслась по неровной проселочной дороге и наконец остановилась перед хлипким деревянным мостиком.

- Гасси еще нет, - криво усмехнулся Рене.

- Хоть бы не приехал, - понадеялся я и, как назло, на мостике возник силуэт всадника, словно вырезанный из черной бумаги на фоне ночного неба.

- Ты как всегда точен, Рене, - всадник спешился, привязал коня к перилам.

- Где твой доктор? - звонко спросил Рене.

- Он мне не нужен. Еще одна поправка к дуэльному кодексу.

- За неимением секундантов я предлагаю тебе примирение, - Рене легко выпрыгнул из кареты и направился ему навстречу. В одной руке он держал свой кубок, в другой - флягу с водой.

- Прелестная маска, малыш, - в голосе Гасси звучала насмешка, - Но помириться сейчас - значит поссориться завтра. Я и так больше не доверяю тебе...

- Мы можем воспользоваться шпагами, - предложил Рене, тоже не без сарказма.

- Уволь, я не людоед, - Гасси снял с пояса фляжку, меньше нашей раза в три, - Приступим, мой мальчик.

"Идиоты..." - я смотрел из кареты, как Рене льет воду в кубок, и братья одновременно снимают свои фамильные перстни и высыпают из них яд - Рене в кубок, а Гасси - в свою крошечную фляжку. "И для этого папа учил вас алхимии?" - вертелось в моей голове. Рене протянул брату кубок, взял у него фляжку и первым сделал глоток. Гасси осушил кубок, глядя поверх него на Рене горящими глазами, его волосы серебрились в свете луны и вились на ветру, как змеи Медузы Горгоны. Он отбросил пустой кубок, и Рене допил свою отраву и швырнул флягу под ноги, на обледеневший деревянный настил моста. Под маской не было видно, какое лицо у Рене, но он улыбался. Гасси же смотрел на него с отчаянием, как убийца смотрит на недавнюю жертву. Они протянули друг другу руки. Мне было жаль их обоих - они были так красивы сейчас, на этом жалком мосту, под тусклой луной, зачем они выдумали себе эту игру, блестящие кавалеры, не видевшие в жизни ничего страшнее перекрученных чулок? По крайней мере, я так о них думал.

Гасси отвязал коня и взлетел в седло. Топот копыт стих, Рене подошел к карете, залпом выпил всю воду из нашей уже фляги и произнес отрывисто:

- Не смотри на меня.

Я отвернулся. Спустя несколько минут Рене ввалился в карету, упал на скамью рядом со мной и хрипло крикнул кучеру:

- Гони домой! И быстрее!

Карета, подпрыгивая, понеслась по ухабистой дороге. Рене сидел, уронив голову на руки и, казалось, прислушивался к чему-то внутри себя. Я старался ему не мешать.

Дома Кейтель открыл нам - как будто так и надо - и тут же ушел к себе. В доме было тихо и темно, все слуги уже спали.

Когда мы поднялись в лабораторию, Рене очень быстро приготовил в пробирке какую-то взвесь и выпил ее, затем велел мне выйти. Я вышел в спальню и сел на край постели, с саквояжем на коленях.

- Бартоло, иди сюда и возьми стилет, - наконец призвал меня Рене. Я взял из саквояжа стилет, стерильный, прокипяченный мною накануне, и вошел в каморку.

- Наполни его вот этим, - Рене протянул мне колбу с еще теплым раствором. Он так и не снял свою маску, но безобразная шляпа валялась на полу. Волнистые волосы Рене растрепались и превратились в подобие гнезда. - Ты знаешь, что я боюсь боли и крови. Помни об этом, когда будешь колоть меня этим своим инструментом.

Я помнил - но это был только первый укол. А сколько их нам еще предстояло? Я помнил и о клятве Гиппократа, и об обещании, данном Десэ, и о том, что мой патрон - безжалостный бездельник, убивающий людей из любопытства. Я знал, что он такое. И я - хотел, чтобы он остался жить.

Я отнял стилет от его руки и перевязал место укола. И Рене снял наконец свою маску - лицо его было серого цвета, да что там - почти черного. Зрачки расширились, он дышал с трудом, на лбу и висках выступила испарина.

- А теперь - я буду умирать, братец лис, - севшим голосом неслышно проговорил Рене и откинулся на подушки. Глаза его запали, волосы на висках были влажными от пота.

Он и в самом деле умирал - когда взошло солнце, я задернул шторы - ему больно было смотреть на свет. У него отекали пальцы и лезли волосы, как шерсть у испуганной кошки. Он трижды вставал, чтобы приготовить противоядие - как я понял, каждый раз оно было разным - и у него не осталось живого места на руках от моих уколов. Нам дважды пришлось менять белье (представляю, как радовалась кастелянша), и в спальне стоял тяжелый смертный дух - как тогда, у Хеды. Я знал, что тофана не убивает сразу, но, приняв противоядие, Рене ускорил какие-то неведомые мне процессы, и то, что заняло бы несколько недель, уложилось в несколько часов.

- Стоит уже сейчас завесить чем-нибудь зеркало, - прошептал он почти неслышно, - на это невозможно смотреть...