Поправка к дуэльному кодексу (СИ)

И верно, от красоты его мало что осталось. Свет, сочившийся сквозь задернутые шторы, освещал его осунувшееся посеревшее лицо с синими, как у утопленника, губами.

- Тофана - это всегда очень грустно, - философски произнес Рене, - мы умираем в великой печали.

- Но кошка выжила, - возразил я.

- Дурак, это же разные яды, - слабо усмехнулся Рене, - а я, выходит, все-таки бездарность. Или нет? Проверь - не шатаются ли у меня зубы?

Я посмотрел - нет, хотя бы такого не было. Рене заметно повеселел:

- Тогда, братец лис, я не совсем бездарность. Увидишь, еще к полуночи все пройдет. Если я не отдам богу душу. О, как болит правый бок...

- Похоже, вы загубили печень.

- Будет, о чем потрещать с Хайни Остерманом, - Рене устроился в своих третьих за сегодня подушках. Его трагические глубокие глаза - ловушка для сердобольных фрейлин - засветились изнутри, как у кота.

- Принеси мне ту кошку, - попросил Рене.

Я вышел из спальни - под дверью маялся напуганный Кейтель.

- Где может быть та кошка? - спросил я риторически, потому что та кошка могла быть уже где угодно - и в доме, и на улице, и на небесах - но Кейтель отозвался торопливо:

- Она у меня, я принесу, - и убежал. И вернулся с белой кошкой в руках - ливрея вся в белом пуху - и мы вошли в спальню вдвоем, потому что кошка шипела и рвалась. Рене увидел нас и рассмеялся, совсем тихо и слабо:

- Уносите. У меня и без нее все чешется.

Я подхватил Кейтеля под руку и вывел - сам он впал в оцепенение при виде хозяина.

- Доигрался, - пробормотал Кейтель на пороге спальни, - с этими своими ядами. И отец его так умирал, и дядька. Готовят для других, а травятся потом сами...

- Погоди, Кейтель, все обойдется, - шепнул я ему и вернулся к Рене. Я не очень-то верил, что все обойдется. Если честно, я простился с Рене еще там, на мосту.

В обед Рене потребовал перо и бумагу и кое-как нацарапал две записки - для прекрасной Натальи и для фон Бюрена, черт бы его побрал. Кейтель забрал у меня записки, стуча зубами. Я подумал - скольких же Левенвольдов пережил этот дворецкий?

Рене стало чуть лучше, он повеселел - впрочем, чувства юмора он не утрачивал и на пороге смерти. Он постоянно пил воду и требовал от меня подавать тазик. Мне больше не приходилось отворачиваться - Рене стало все равно.

- Приоткрой окно, - попросил он, - здесь нечем дышать. Лучше умереть от воспаления легких, чем от удушья.

В три приехала прекрасная Наталья - для нее это было утро - и Кейтель не пустил ее в графские покои. Рене сказал, что умрет немедленно, если Наталья увидит его таким. А потом, в гробу - пожалуйста, пусть смотрит.

- Барыня уехали, - Кейтель вернулся с пятерней, отпечатанной на щеке, и Рене от радости даже чуть порозовел.

- Пожалуй, отвори мне кровь, Бартоло, - попросил он, - раз некому ее сегодня пить.

Я отворил ему кровь и Рене, обессиленный, уснул на моих руках. Он был старше меня, но я чувствовал себя отцом или даже матерью взбалмошного, бестолкового, беспомощного ребенка. Он спал на моей руке, дыхание его было ровным, тень длинных ресниц лежала на бледных, но не серых уже щеках, спутанные черные пряди вились на подушке - как змеи Медузы. У меня перемерло много больных, особенно в начале практики, и не то чтобы этого было жалко как-то особенно, но он был забавный парнишка, прав был Десэ. Я так и не понял никогда, что чувствовал к нему Гасси и отчего затеял эту дурную дуэль, но, кажется, грешно убивать человека только за то, что ему оказалась не нужна твоя любовь?

Я осторожно вытянул руку из-под головы Рене - он пробормотал что-то сердито и свернулся в клубочек. Я укутал его одеялом. Он спал - и хмурился, и кусал губы во сне. Я перебрался в кресло и сам задремал - шторы колыхались от сквозняка, на улице уже смеркалось, за дверью Кейтель разговаривал с кошкой, и кошка отвечала ему, как умела.

Я проснулся от грохота шагов по коридору. Гасси ворвался в спальню - черная тень с шандалом в руке, наверное, отнял в коридоре у Кейтеля. Меня в кресле он даже не заметил. Гасси встал у изголовья кровати, как аллегория возмездия - в черном плаще, с черным лицом - и Рене открыл глаза от внезапного яркого света, и тут же зажмурился:

- Что ты здесь делаешь?

- Я подал в отставку. Завтра к вечеру буду дома. Улажу дела с нашим наследством и вернусь - как раз к твоим похоронам.

- Кто принимал твою отставку? - деловито спросил Рене, усаживаясь в постели.

- Ее императорское величество. А какого ответа ты ждал? Твоего недоканцлера нет в городе - ему что-то загорелось в Шлиссельбурге, на его удачу.

Лицо Рене осталось неподвижным, и в глазах по-прежнему стояла смертная печаль. Его маска была при нем и без белил.

- Ты подал в отставку по болезни? - уточнил Рене.