Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи»

1. Нередко наблюдалось расхождение между реальными компетенциями читателей и их декларациями. Например, они могли ответить отрицательно на вопрос, читали ли они того или иного писателя; зато, когда им называлось конкретное произведение этого автора, выяснялось, что оно им было хорошо известно. Подобного рода частичное «отслоение» автора от созданной им книги может считаться одной из важных особенностей массового чтения.

2. Во многих случаях была выявлена читательская «стыдливость» по отношению к массовой продукции, обусловленная тем самым низким социальным ее статусом, о котором говорилось выше.

Иначе говоря, читатели не всегда «сознавались» в том, что они читали то или иное произведение из предлагавшегося списка – не потому, что оно им и впрямь было незнакомо, а потому, что в обществе долгое время существовала негативистская установка по отношению к массовому чтению. В связи с этим респонденты прибегали к противопоставлению: les petits romans (романчики, книженции) || les bons livres (достойные, содержательные книги). В то же время наблюдалась и обратная картина: некоторые книги обладали столь высокой популярностью, что не читать их считалось зазорным – даже притом, что высокие критики их игнорировали или осуждали. К такого рода «ассортиментному минимуму» относились в период «прекрасной эпохи» романы «Разносчица хлеба» Ксавье де Монтепена (к этому произведению мы еще вернемся) и упоминавшиеся выше «Две сиротки» Адольфа д’Эннери (в прозаической версии весьма остроумно соединились различные жанровые традиции – сентиментальный и морской роман, роман «городских тайн» и даже вестерн). С другой стороны, в «ассортиментный минимум» входили и произведения писателей первого ряда, снискавшие популярность у широких кругов читающей публики: например, всё тот же Гюго (причем не только проза, но и поэзия!) и Золя (бесспорный кумир читателей Европы «рубежа двух столетий»). Хотя в раннем романе «Марсельские тайны» (1867) Золя отдал дань традиции Эжена Сю, но потом всячески от него открещивался и вовсе не стремился ставить себя в один ряд с «фельетонистами». В статье о современной литературе он крайне пренебрежительно отзывается о массовой беллетристике и лишь скрепя сердце делает некоторое исключение для двух авторов: «Я не собираюсь приводить список всех работающих в жанре романа-фельетона писателей. Во-первых, их слишком много; кроме того, в их перечислении нет особого смысла, поскольку нелегко установить между ними различия – ни талантом, ни оригинальностью никто из них не блещет. Назову тем не менее Буагобе, который работает несколько аккуратнее других, и г-на де Монтепена».

3. Массовое чтение получало значительную поддержку со стороны театра. В самом деле, в период «прекрасной эпохи» статус театрального искусства являлся чрезвычайно высоким, совершенно несравнимым с нынешним; неслучайно некоторые периодические издания не имели своей литературной рубрики, зато драматическая критика присутствовала неизменно. Поэтому переработка романов в пьесы сразу же возвышала статус соответствующего произведения – даже в том случае, если переработка объективно оказывалась слабее первоисточника (как оно часто и бывало). Одна из опрашиваемых женщин воскликнула по поводу «Двух сирот», «Парижских тайн» Сю и «Горбуна» Феваля: «Слушайте, да нам просто стыдно было бы не знать всех этих произведений!», но при этом имела в виду вовсе не сами романы, а сценические их версии. Кстати, «Две сиротки» – тот редкий случай, когда именно пьеса была переработана в роман (опубликованный восемнадцать лет спустя после постановки), а не наоборот. При этом респонденты посещали театр и (с 1910 года) кинематограф чаще, чем это было принято обычно считать.

4. Наблюдалось расслоение респондентов по сексуальному признаку. Для женской части опрашиваемых более свойственным было негативное восприятие произведений эротического содержания, а также книг с детективно-криминальным сюжетом. Предполагалось, что такие сочинения скорее пристало читать мужчинам, отсюда и ответы типа: «Мой брат читал Фантомаса и Рультабийля, он такие книги обожал! А сама я нет, ни в коем случае!». Что касается мужчин, то они как раз считали для себя зазорным чтение любовных романов.