Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи»

Видным представителем следующего поколения французских беллетристов можно считать «историографа буржуазии» Жоржа Онэ (1848–1918). Успех пришел к нему еще в 1880-е годы, после опубликованного совокупным тиражом в 300 тысяч экземпляров романа Le Maître des Forges (в России он выходил под разными названиями: «Белоручка и работник», «Торжество любви», «Беда от гордости», но самая распространенная версия названия – «Горнозаводчик»). Интересно, что выход в свет оригинального варианта «Горнозаводчика» (1882) не сопровождался никакой рекламной кампанией, и тем не менее успех романа был поистине сногсшибательным. То же самое относится и к оперативно написанной Онэ (в соавторстве с У. Бюрнашем) пьесе по мотивам романа – сборы от спектакля только за один год составили 2 миллиона франков.

В громком успехе книги сыграл свою роль точный выбор сюжета: история влюбленного в аристократку инженера как бы отражала в символической форме наступление новой исторической эпохи, закат былого великолепия французской знати. Этот весьма актуальный социальный конфликт был описан в романе во всех подробностях – но, конечно, в весьма архаической литературной манере. Между тем решительно выступивший в защиту Онэ (post factum, а точнее, в 1944 году) известный прозаик Марсель Паньоль назвал книгу ни много ни мало «предтечей современного романа». В дальнейшем Онэ писал в среднем по роману в год и в начале 1900-х годов всё еще продолжал пользоваться беспримерной популярностью. По данным социологов, в 1905 году Онэ занимал третью ступеньку на пьедестале почета самых читаемых в стране писателей (на первой оказался тогда Альфонс Доде, на второй – Золя). Как шутили современники, «если судить только по коммерческому успеху, Онэ – величайший писатель на свете, а его “Горнозаводчик” – шедевр из шедевров». Автор «Горнозаводчика» принес удачу издателю Полю Оллендорфу, именно благодаря Онэ сумевшему по-настоящему развернуть свое дело.

Нельзя сказать, что Онэ писал много хуже, чем другие современные ему французские прозаики второго ряда. Более того, он позиционировал себя как продолжатель традиций Бальзака. Между тем дело сложилось таким образом, что репутация Онэ оказалась вполне сознательно подорвана двумя литераторами – критиком и журналистом, академиком Жюлем Леметром и не требующим специального представления Анатолем Франсом. Онэ вменялся в вину в первую очередь «недостойный большого писателя» стиль (этот очевидный изъян книги, впрочем, признавал и Паньоль), «потворство вкусам толпы», фальшь, сентиментальность и пошлость, прямолинейный дидактизм.

Сейчас нам трудно понять причины столь резкой критики (Леметр впоследствии принес Онэ свои извинения, но дело было уже сделано). Так или иначе, широкая публика, в отличие от интеллектуальной элиты (к ее рядам следует отнести и весьма язвительно отзывавшегося об Онэ персонажа Марселя Пруста – Свана), считаться с директивами Леметра не пожелала. Умело варьируя приемы сценической мелодрамы и романа-фельетона, Онэ сумел обворожить читателей самых разных социальных категорий; славы автору добавили театральные постановки по его романам, а также экранизации.

Обилие переводов Онэ в России (Осип Мандельштам иронично упоминает о них в повести «Египетская марка» в контексте «библиотечного шурум-бурума» предреволюционной поры) не прошло мимо отечественных представителей десятой музы, и ведущий режиссер русского дореволюционного кинематографа Евгений Бауэр к концу своей карьеры экранизировал два произведения писателя: «Жизнь за жизнь» (1916, по роману «Серж Панин», 1890) и «Король Парижа» (1917, по одноименному роману 1898 года).

Чуть позже Онэ ушел из жизни другой известный беллетрист – Мишель Зевакó (1860–1918). Громкий успех его произведений свидетельствует о том, что еще одна важная разновидность массового чтения – «роман плаща и шпаги», восходящий к Александру Дюма-отцу и широко представленный в творчестве Поля Феваля-старшего – в начале ХХ века остается востребованной читателями. Но важно подчеркнуть, что в эпоху Зевако модель «романа плаща и шпаги» подвергается изменениям под влиянием очень популярного жанра «романа о жертве», о котором говорилось выше. Кроме того, тотальная погруженность персонажей Дюма в пространство истории, невозможность отделить их судьбы от конкретных социально-политических перипетий своего времени для автора обширного романного цикла «Пардайаны» (1905–1918) не характерны. В его произведениях история чаще всего предстает лишь в качестве остросюжетного, занимательного фона. А известные по циклу книг о трех мушкетерах многофигурность и обилие второстепенных персонажей, столь типичное для романов Дюма, уступают у Зевако место театральной сконцентрированности действия вокруг небольшого числа героев. Начинаясь в духе классического исторического романа, его произведения по ходу развития сюжета обычно эволюционируют в сторону фантастической эпопеи. А роман «Пардайан и Фауста» (1913) вообще напоминает о набирающем силу в тот же период жанре шпионского романа.