Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи»

В свою очередь, граф Витте, тогдашний глава кабинета, 7 января 1906 года телеграфирует Коковцову и предлагает ему обратить особое внимание на свежий номер газеты «Матен» (имя Леру здесь не названо, но ясно, что имеется в виду именно его материал, который мы цитировали выше и который открыл собой цикл «Кровавая неделя»). «Опять эта пасквильная газета наносит большой вред вашей миссии, распуская крайне тревожные сведения», – негодует премьер-министр. Коковцов без промедления отвечает:

Статья «Матэн» мне известна; этой газете здесь не придают большого значения ввиду явного пристрастия. Заметка ее едва ли принесет мне вред <…> Вопрос о французской печати обсужден с Рафаловичем (А. Г. Рафалович, агент Министерства финансов России в Париже. – К.Ч.), и по возвращении я изложу мой взгляд. Высказано, между прочим, мнение о желательности привлечь на нашу сторону корреспондента «Матэн» Леру деньгами. Лично я этого не разделяю. Разговор, появившийся в сегодняшнем «Ле Тан», состоялся по настоятельной просьбе посольства.

Интервью Коковцова, о котором идет речь, было опубликовано на первой полосе выпуска газеты Le Temps от 8 января и содержало официозную трактовку пресненских событий; в то же время именно здесь министр финансов впервые рассказал широкой аудитории об истинной цели своего пребывания во Франции. Что же касается дальнейшей судьбы Гастона Леру, то, по всей видимости, точка зрения Коковцова возобладала и подкуп строптивого журналиста осуществлен не был. Вероятно, здесь сыграло свою роль состоявшееся ранее награждение писателя царским орденом. Кроме того, как следует из хранящегося в Национальных архивах Франции письма Леру к Бюно-Варийа от 19 января 1906 года, Леру по собственной инициативе, без уговоров несколько «смягчил» свою позицию в отношении царских властей[1]. Процитируем это письмо:

В соответствии с просьбой Витте я успокаиваю читателей – или, по крайней мере, не пугаю их.

Так или иначе, в марте Леру покинул Россию; остается лишь гадать, в какой мере отъезд журналиста был ускорен неодобрительной реакцией российских властей на его репортажи.

В контексте вышесказанного интересно обратиться к упоминаниям имени Леру в нескольких статьях В. И. Ленина, внимательно следившего за публикациями в «буржуазной прессе». Статьи эти были написаны в период с июня по октябрь 1905 года, после чего имя репортера полностью исчезает из поля зрения вождя мирового пролетариата. Наверное, наиболее известное упоминание мы находим в статье «Революционеры в белых перчатках», опубликованной 23 (10) июня и содержащей отсылку к публикации Леру «Встреча в Петергофе», размещенной в выпуске газеты «Матен» двумя днями ранее. Речь идет о посещении Николая II делегатами проходившего в Москве съезда земских и городских деятелей. В начале статьи Леру довольно таинственно сообщает, что «некоторым образом» присутствовал при этой встрече и «не пропустил ни одного слова, ни одного жеста». Как представляется, Леру имеет в виду некоего осведомителя (Владимир Ильич характеризует приведенную французской газетой информацию как «подробности не очень достоверные, но во всяком случае характерные и знаменательные»). Так или иначе, рассказ носит обстоятельный характер. В частности, по информации Леру, министр двора барон Фредерикс сообщил делегации, что Его Величеству будет затруднительно принять либерала И. И. Петрункевича «ввиду его связей с революционными кругами» (в 1903 году Петрункевич участвовал в учредительном съезде «Союза освобождения»). Тем не менее веская аргументация делегатов (Фредериксу напомнили, что министром иностранных дел при императоре Франце-Иосифе I служил Дьюла Андраши, ранее активно участвовавший в революционных событиях 1848–1849 годов) возымела свое действие, и Петрункевич был допущен к аудиенции. Между тем в самый последний момент возникло еще одно непредвиденное затруднение, довольно-таки комического характера.

Процитируем перевод фрагмента статьи Леру, принадлежащий Ленину (перевод весьма точен, но одну мелкую деталь крепко недолюбливавший монарха и монархию Владимир Ильич посчитал нужным убрать – ведь она могла выставить Николая II в позитивном свете: «зал был обтянут скромной перкалевой тканью»):