Пора меж волка и собаки

Чуть правее Опричного двора, уже за Тверецкой дорогой, скорее даже на ее окончании, уперевшись в мост через Неглинку, раскинулся новый опричный торг – Житный ряд. Да не один ряд. Первый ряд – мучной, второй – житный, третий – солодовенный, а по-над самым берегом раскинулся, рассыпался – охотный ряд. От этого нового торга разбегался не только Тверецкий шлях, но еще и Дмитровский на Дмитров в старородную Залескую Русь. А по берегу Неглинки петляла вместе с ней узенькая Петровка, что вела к Петровскому монастырю, неприступным замком вставшему над рекой на месте так и прозванным Высокое. Занеглименье, как звали новый торг и все, что вкруг него связало себя через реку двумя мостами с Большим Посадом, с Земщиной. Скорее не связало и просочилось, ворвалось на сторону Земщины через два моста: Кузнецкий и Петровский самой громкой, самой несгибаемой опричной слободой – Кузнечных дел Мастеров.

В сторону же кромки Белого города от Житного ряда отбежали и осели еще две слободы опричные: Столешная, где стольники царевы жили и Скоморошья, что пела и плясала и в царевом дворе, и на Житном ряду, и на Торгу в Большом посаде. Как не злобились на Стоглавом Соборе, как не шипели прихвостни митрополитовы, а не тронул царь скоморохов, даже в государевы люди определил и выделил им слободу в опричнине, меж стольниками своими и серебряных дел мастерами. Всем показал, кто тут на Руси Бог и Царь. Кто тут на Руси обедню служит. Так и зажила скоморошья братия под боком у Алексея Басманова и Бориса Годунова – царских любимцев и опричных стольников.

Малка въезжала в город по Тверецкой дороге. Сразу за заставами Скородома, что прятались в зеленых садах почитай вкруг всего города, отделяя его от всполья, он поворотила коня чуть-чуть левее, в улочки Стрелецкой слободы, что веером рассыпались между шляхом и широким болотом, называемым Козьим, видимо по количеству коз, пасущихся по его берегам. Стрелец в заломленной на затылок шапке, внимательно присмотрелся к одинокой всаднице в зеленом сарафане и накинутом сверху опашне, но рогатку с дороги убрал. Признал видать цареву ключницу, что не раз встречал на Опричном Дворе. Проехав вдоль Козьего болота, Малка наткнулась на еще одну рогатку, охраняемую уже не стрельцом, а молодым опричником в черном кафтане и колпаке.

– Кажись, и Бронная Слобода началась, – мелькнула мысль в голове.

– Стой! – лениво сказал опричник, не убирая рогатки с пути всадницы.

– Убирай свою деревяшку и веди к главному по Бронному Приказу, – склонившись с седла, тихо, но повелительно сказала Малка, – Веди, глазами не лупай. Али старшого позови.

– Годи, – опричник свистнул, подзывая старшого, не решившись сам принять решение. Гостья явно была высокого полета.

– Тю, ключница царева! – выдохнул сторож, отвесив молодому звонкую оплеуху, – Чего изволите, боярыня?

– Где тут у вас Приказ Бронный? Мне опричный приказчик нужен.

– Угрюм? Сей минут, – засуетился старшой, пинком отбросил рогатку, – Сей минут. Еще болтнет чего Малюте или, хуже того, Федьке Басманову, – подумал он, – Те ведь сразу чуб выдерут, али ухи оборвут. Вон, – радостно закричал он, – Вон десятник ихний, Непоставов идут. Они и проводят вас боярыня. Десятой! – закричал он проходящему броннику, – Десятой! Вот боярыня Угрюма ищут. Проводи, будь ласка?

– Чего не проводить? – спокойно ответил оружейник, – Изволь боярышня за мной держаться, за углом и Приказ будет, – он зашагал размашисто и уверенно.

– Тютя! – отвешивая еще одну затрещину молодому стражу, проревел старший опричник, – Это ж хуже Малюты и Грязного, вместе взятых! Это ж сама Малка – царева думка и царева плетка. Чего она ему в уши напоет, то мы с тобой и хлебать будем! Молись всем своим Богам, что б нам сегодня батогов или березовой каши не пробовать. Хотя говорят она добра, не в пример Темрюковне с ее бабами конными, те еще и ногайками отходят, прежде чем на правеж отправить. И не лупай глазами. Таких, как она, знать с одного взгляда надоть! Понял? Тютя!

Малка уже входила в избу Бронного Приказа, где за столом сидел старший Угрюм, суровым взглядом рассматривавший два новых юшмана.

– Привет хозяин! – сказала она, перекрестясь на образа в красном углу.

– Рады видеть у нас, Лучезарная, – склонился в поклоне Угрюм, – Какими ветрами в наши палестины?

– Попутными. Ты с порога бы ковшик воды поднес. Сначала угости – потом расспроси, – она села на лавку, – Братья твои где? Службу несут?

– При царе батюшке, – он поднес гостье ендову меда.

– Благодарствую, Хорош медок.

– Так через сад квасники. Квасная и Кислишная слободы. Они и подносят, – пояснил хозяин.

– Веди, показывай хозяйство, – она встала, – Прикажи пусть коня сзади в поводу ведут. Пешком пойдем, ноги разомну, – тихо спросила, – Как ты тут? Нового ничего? Братья как? Пора вас к себе забирать.

– Нормально, – в его медово-стальных глазах растаял ледок смерти, – Забери, Лучезарная. По самое горло надоело при царях и при боярах.

– Заберу. Скоро. Ну, где тут у тебя самое тайное? – громко спросила она.

– Для боярышень, али для дружинников? – сипло спросил Угрюм.