Пора меж волка и собаки

– Ты царица, пойди, переоденься в восточное, – повернулась и уже более миролюбиво сказала Малка, – Вечером пир будет. Мы с государем тебя и твоих девок зовем…танцевать, – жестко поставила точку в разговоре. Кивнула Угрюмам. Они обступили царицу и сопроводили ее к выходу. Жрицы Артемиды из ее свиты не шелохнулись, пока Малка не кивнула им, – Идите девоньки.

– Теперь о деле, – она спокойно села прямо на царицын трон, – Ты Иван кислое с пресным перепутал. Народ-то как говорит, что, мол, заставь дурака богу молиться – он лоб расшибет. Ты мордой-то как жеребец не дергай. Перед тобой не ключница Малка, хоть и нянька твоя сидит, а сама Ариния, сестра Макоши богини судьбы. Ты сегодня весь в моих руках. А то, что петушок на восток закричал, то тебе наука. Ушами слушай, глазами смотри, но думай-то головой. Притом своей, а не бабьей! Понял? Так вот, не то ты делаешь и не так. Митрополит твой Гермоген, такой же непутевый, что и Афанасий был. Но тот хоть хитрее был, а этот – не богу свечка, не черту кочерга. Убогий какой-то во дворе, царство ему небесное, ведьмой меня кликнуть решил. Мракобесов тут вскармливаете. От черного Маранова мрака бесов-то, а не от службы Богу. Потому призвала я тебе нового митрополита.

– Кого? – уже оправился от выговора Иван.

– Помнишь Федьку Колычева?

– Из схарьевцев что ли, из Юрьевых-Кошкиных? – вспомнил царь.

– Из них, из Настасьиной родни, – подтвердила Малка, незаметно давая знак валькириям уходить домой.

– Это тот, что при матери служил, а потом когда отравили ее, в Соловецкий монастырь подался?

– Он. Он. Ныне он игуменом там.

– Так он же из Захарьиных деток, коих мы только что извели, как самых гадов ядовитых? – Иван подался к Малке.

– И что? Ты весы у жидов в торговых рядах видел? – невозмутимо спросила, сидящая рядом с ним Богиня.

– Ну, видел, – растерялся государь, – Но ведь то не весы у норн – жриц судьбы. Они на них твои грехи не взвешивают? – уже хитро спросил он.

– Грехи-то нет. А вот уравновешивать товар, али…грех они тебя научить должны.

– Поясни, Лучезарная, – он опять мотнул головой.

– Супротив твоей черкешенки и ее родни Черкасской, супротив опричников лихих, да супротив всех… гирька нужна. Пусть он и будет. Звать?

– Зови!

– Игумена Филиппа к государю, – зычно крикнула Малка, встала с трона, зашла за спину царю и…пропала. Только тут Иван увидел, что в палате нет ни одной валькирии, а у царского места несут охрану неизменные Угрюмы, даже вместе со старшим братом.

В палаты вошел высокий седобородый старец.

– Здоров ли Федор? – спросил государь.

– Вашими молитвами. Только я ныне Филипп, в постриге, – поправил игумен, – Сами-то как?

– Бог милует? Садись.

– Митрополичьего места не вижу! – сурово ответил Филипп.

– Не по Сеньке шапка, – отрезал Иван, – Станешь митрополитом Руси, глядишь, и место будет.

– От века не слыхано, что бы благочестивые цари волновали свою державу, и при предках твоих такого не бывало, что ты творишь. Даже у степняков не было такого, – он остался стоять, прямой и сухой, как его посох.

– Что тебе чернецу, за дело до наших царских советов? – Иван хитро посмотрел на монаха, – Разве ты не знаешь, там, в вдалеке, что близкие мои и твоя родня встали на меня и хотели меня поглотить? Так что молчи и благослови дела мои.

– Я пастырь стада Богова. Буду молчать, умножу грехи твоей души и могу ей смерть причинить! – ответствовал Филипп.

– Так смерть уже причиняли. Не вышло! Филипп! Ты не мне прекословишь, а державе нашей. Не буди во мне гнев! Бери сан!

– Не употреблял я ни просьбы, ни ходатаев, ни подкупа, чтобы получить сей сан. Зачем ты лишил меня пустыни? – он с мольбой посмотрел на Ивана, но столкнулся со стальным взглядом Грозного царя, – Если моя воля для тебя не значит ничего, твори свою волю.

– На все воля Божья! – закрыл разговор Иван, стукнул посохом об пол, – Звать сюда всех!

– Объявляю волю свою! – государь встал, – Филиппу игумену Соловецкого монастыря со дня сего принять сан митрополита всея Руси! Все! Хочешь слово молвить?

– Здесь приношу Богу я бескровную жертву за спасение мира, – смиренно начал новый митрополит, – Ты сам, – он повернулся к царскому трону, – Просишь прощенья пред Богом, прощай же и других, согрешающих пред тобой.

– Пробуй Филипп. Пробуй мою волю изменить! – поощрил его царь.

– О тебе скорблю, о твоем спасении пекусь!

– Посмотрим на твердость твою, – согласился Иван.

– Я пришелец на земле и за истину готов потерпеть всякие муки, – распростер руки митрополит.

– Истина в вине, как говорили братья Храмовники, – оборвал его Грозный, – Потому быть тебе благочестивый сегодня на опричном пиру. Ступай! Богомолец. Помни ни в опричнину, ни в царский домовой обиход ты свой нос не суй!

Вечером в большой трапезной Опричного Дворца был пир. В трапезной для ближних братьев и приглашенных, а во дворе и по всем слободам для всех опричников.