Пора меж волка и собаки

– Как дорожка? Не притомила ли? – пытливый взгляд ведуньи задержался на бледном лице Марии Темрюковны.

– Чего-то душно ей, и тяжко. Воздуху не хватает, – кивнул на соседку царь.

– Это жар дневной душит. Скоро Сухона. С реки прохладой повеет и полегче станет. А ты ворот-то распусти и ремешок ослабь. Затянулась-то как, потому и давит, – сочувственно посоветовала Малка, – Сейчас Бомелия покличу, он даст отвару какого, может, снимет духоту-то? – она стегнула коня и, круто повернувшись на одном месте, поскакала в хвост процессии.

Вологда показалась на высоком берегу одноименной реки, впадавшей в Сухону. Головные подвернули и пошли вдоль реки Вологды, где на впадении в нее маленькой речушки Золотухи уже высилась крепостная стена с башнями. Начало нового города. Стена тянулась версты на три и была высотою где-то в пять ростов человеческих. Хорошая стена. Из-за стены поднимались купола храма Успенья Пресвятой Богородицы. Чуден был храм во всем, но в первую очередь тем, что алтарем направлен был не на восток, как при Старой Вере ставили, а на север, как царь повелел. Государь правил в новый город. Насон-город, как называли его опричники. Он почти уже обозначился в своей широте всеми четырнадцатью храмами и избами, рассыпанными меж ними, но более всего новой Собакиной башней. Новым Тамплем для имперской казны, высившимся в самом центре Насон-града.

Разместились в просторных избах. Вечером в избу, где на постое стояла царева ключница, проскользнула серая тень.

– Звала госпожа? – вопрос повис в пустой горнице.

– Звала, звала. Ты головой не крути, я тут под образами. Просто свет так падает, что я на грани между светом и тенью, потому и не видно, – пояснил голос из угла.

– Ты в последнее время все время на грани между светом и тенью, – уточнила серая тень, – Так что надо?

– Не по нраву мне затея государева в Вологду перебраться. Не по нраву мне Слобода Александрова. Иван должен в городе Богородицы столовать, в Москве! Так Андрей Боголюбский хотел и так быть!

– Не по нраву? Значит, не бывать тому! Еще что сказать хочешь? – тень сделала паузу, – Царице, я так полагаю, не долго жить?

– Тебе-то что?

– Так ведь надо отравителей искать?

– Не надо! – резко ответила Малка.

– Надо, надо, – примирительно возразил гость, – Отравители всегда нужны. Притом такие, которых ждут.

– Все-то ты знаешь…и все умеешь…, – согласилась Малка.

– Не я, а мы, – тень пропала, так и не пояснив это двусмысленное «мы».

– Угрюмы! – позвала волховиня.

– Чего надо, хозяйка? – Угрюм был тут, как тут.

– Сбегайте в лес, найдите нежить, – ее голова приблизилась к уху Угрюма, и она что-то горячо зашептала ему, – Мы, говоришь, – задумчиво повторила она, отослав волкодлаков, – Мы значит – мы.

С утра все пошли на молитву и на освящение нового Храма Богородице. Епископы и архимандриты ждали давно. Курился ладан, мерцало пламя свечей и лампад. Государь вошел в храм, сдернул с головы колпак. Вдруг от свода, уходящего ввысь, оторвалась красная плинфа и начала медленно падать прямо на склоненную голову царя. Ближний Угрюм моментально ухватил ее волчьим оком и проследил, куда она должна попасть, понял, что попадет она аккурат по затылку государя.

Взгляд его метнулся опять к падающей плинфе, и натолкнулся на взгляд Малки. В ее глазах он прочитал.

– В последний момент братец, в последний момент. Пусть стукнет, лишь бы не зашибла.

– Понял все хозяйка, – ответил так же глазами Угрюм.

Он резко рванул и снял плинфу ударом кулака прямо с макушки государя уже в тот момент, когда камень коснулся склоненной головы, содрав кусочек кожи, вместе с волосами.

– Знак божий! – выдохнул юродивый в углу, – Не по нраву обитель сия Богородице!! И дом сей не по нраву!!! – пронзительно взвизгнул он, вскакивая на ноги.

– Откуда ж он здесь взялся? Не было ж его, – подумала Малка. Вспомнила, – Мы, значит – мы. Уберите его! – отдала приказ.

– Церкву это разорить!!! – рявкнул царь, потирая ушибленный затылок, – Хоть до смерти не прибило! Ему спасибо, – он кивнул на Угрюма, – Разорить!!!

– Преклонися на милость, – шепнула Малка, – Всеж Храм Богородице!

– Ладноть, – на ходу бросил царь, – Не зорите! Погорячился малость!

Вышел, вскочил на коня. Бросил его в галоп. Конь вылетел в ворота на крутой яр над рекой. Река, борзо несущая свои воды под стенами Насон-города, превратилась в застойное болото с мутной и вонючей водой. Поверх нее плавали обрывки тины, скверная плесень и зелень. Царь оторопело сдержал коня и с высоты холма, на котором стоял детинец, обвел взглядом холмы. Кругом зеленела ряска, скрывающая топи болот.

– Тьфу ты нечистая сила! – в сердцах плюнул он, – Видать, прав был тот блаженный, что в Храме орал. Не по нраву сей дом Богородице. Сбирайтесь на Москву поедем!

– Передай нежити поклон мой, – обогнав Угрюма, шепнула Малка. Подскакала к юродивому, бросила пятак, – Царь жалует пятаком за правду! Поклон всей братии!! – загадочно добавила, посмотрев вслед, убегавшему блаженному, – Не быть боле Насон-граду! Не быть!