Пора меж волка и собаки

– Должен – это дело другое. А то хочу. Хотелка не выросла. Вот должен – это по Правде. Должен – узнаешь. Узнаешь – тогда крепись царь. Сказавши «А» надоть и далее говорить. Замахнулся – бей, нечего в раскоряку стоять. Себе не удобно и людям смех. А пока угомонись, ляг, полежи. Утро вечера мудренее, – она встала, пошла к двери. На ходу обернулась, – Должен, говоришь? Утром узнаешь! Жди государь. Самодержец, – чуть с задержкой, и чуть с издевкой добавила она.

Глава 2 Шатун

Государства приобретаются либо своим, либо чужим оружием, либо милостью судьбы, либо доблестью.

Макиавелли Н.

Еще с весны в южных уделах было не спокойно. После смерти Солимана Справедливого, известного всем как Великолепный, пережившего на шесть лет свою любимую Роксолану, но так и не изменившего ей, все пошло в раздрай. Подбиваемый своими советниками, он в последние годы направил экспедицию против братьев госпитальеров на Мальту и начал натравливать крымских ханов на выступление против Ивана Грозного, с целью вернуть Казань и Астрахань. Неправы были те сороки, что на хвосте принесли Малке весть, что виновата в этом Сибилла. Киприда, давно устав от восточной лести и сладкой патоки речей, к этому времени лет так пять нежилась в обществе Старца в далеком его новом пристанище за цепью заснеженных хребтов. Солиман так и умер, не подняв турецкие рати и крымские орды против Московского царя. Однако сын его Селим, прозванный Пьяницей от идеи этой не отказался и продолжал науськивать Девлет-Гирея на северного соседа. Однако тот, разглядывая посланный ему кинжал раздора, подарок Грозного царя, пытался жить по старой мудрости народной. «Ласковое теляти двух маток сосет», – часто приговаривал он, садясь писать письма одновременно и хранителю Великолепной Порты и Великому государю Руси.

– Астрахань не возьмем, то бесчестие будет тебе, а не мне, – писал он Селиму.

– Отдай мне Казань и Астрахань, не то турки возьмут, – строчил Ивану.

Однако получил ответ из Москвы:

– Когда-то ведется, чтоб, взявши города, опять отдавать их?

А, узнав, что султан высадил в Кафе многотысячное войско, приказал воеводе – паше Касиму присоединиться к янычарам.

Селиму этого показалось мало, и он отдал приказ Девлету, присоединиться к его экспедиционному корпусу со своими крымцами. Затем идти к Переволоке и рыть канал между Доном и Волгой, а опосля этого взять Астрахань. Крымский хан чуть со смеху не лопнул от такого приказа, но, придерживаясь своей мудрости, войско снарядил и пошел на Переволок. Девлет-Гирей, сидя в своем шатре, смотрел, как янычаре копаются в земле, без видимых успехов, и посылал своих нукеров жужжать им в уши, что зима здесь сурова, что в холодные и вьюжные дни опухнем все от голода и пора ворочаться к теплому берегу Золотого Рога. В этот момент вывернулись астраханские татарские орды, пригнавшие лодьи и струги, и Касим потащился со всей своей ратью под стены Астрахани, встав лагерем на старом городище. Как и предвещали крымцы, голод подползал медленно, но неумолимо. Янычары взбунтовались, подогретые лазутчиками и со стороны крымской и астраханской орд, и со стороны ногайцев, верных Руси, и со стороны Ивана. Да к месту вдруг оказался пленный, пробиравшийся в Астрахань с письмом Московского царя. Из письма стало ясно, что идет князь Серебряный по реке с судовой ратью, а полем князь Бельский с конной. Да и сам Владимир Старицкий направил дружины в ногайские степи, собрать еще одно войско и зажать всех пришлых под Астраханью. Касим зажег свою крепостицу, что стояла на берегу Волги и приказал двигать домой. Хитрый крымский хан, желая услужить Ивану Грозному, повел оттоманцев не старой дорогой через Переволоку на Дон и вниз по реке, а через пустынные степи, так называемой Кабардинской дорогой. Сгубив почти всех янычар, он добился, что по всей Порте поднялся вой, что мол, Селим не только Пьяница, но и бездарный правитель, коли первый свой поход закончил трупами в степи.

Девлет-Гирей успокоился и затих в своем Бахчисарае, под стенами неприступного Чуфут-Кале.

Войска Владимира Старицкого возвращались на Москву.

Вот в это утро, которое было вечера мудренее, и вошла в опочивальню царя Малка.

– Все еще хочешь, государь, узнать, кто царицу извел? – с порога спросила она.

– Хочу! – коротко ответил Иван.

– Кликните там Петра Волынца, – обернулась она к двери, пояснила, – Это земец новгородский, он там, на земле сидит и не в последних людях в Вольном Новгороде ходит. Послушай, чего он баять будет.

– Долгие лета государю, – в ноги полным поклоном поклонился пришедший.

– Входи. Чего сказать хотел? – государь уставился сумрачным взглядом в этого плюгавого земца, копающегося на своем уделе, но имеющего голос на вече в этом торговом городе, зовущем себя Великим Вольным Новгородом.

– Заговор государь. Заговор созрел на землях Руси! – заикаясь, ответил Волынец.

– Ты не квохчи! Толком говори, – урезонила его Малка.