Порабощенные. Сборник рассказов

Пятничный вечер уютного дома. Рабочая неделя сгинула позади словно развязное отрочество. Только старая добрая духота сгущала вокруг носа запах порабощения. Пригляделась, а запах не ложный. Дети, все как один, озабочены хлопотами: младший ласкал губкой собственные рисунки на обоях, средняя намыливала кухню, старший массировал кондиционер отверткой. Ненастная домработница засыпала на диване, а муж – нет, я не шучу – муж подпиливал ногти на ее дряхлых ногах. Морщинистые старые палки торчали из-под юбки словно засохшие корни сгоревшего дерева. Рядом с диваном воняли безобразные сетчатые чулки, а муж, вырванный из футбольно-сериальных миров, сидел возле них на полу, упершись коленями в пыльный линолеум, и трудолюбивым папой Карло работал пилкой туда-сюда. Поверить этой картине было сложнее, чем обещаниям начальства, но в тяжелых вздохах пузатого тулова чувствовалось искреннее усердие, сильное желание выполнить свою работу как можно лучше.

Я стряхнула пот со лба и вопросы из головы. От мужа последовала невнятная череда слов: дорогая, решили, педикюр, кратия, сатраповна, помочь, болеет. Лучше бы он завел любовницу. Я проглотила слюну и решила поговорить с младшим – он ответил усталой детской скромностью. Попыталась завести разговор с дочкой – она плюнула ядовитой желчью. Приобняла старшего – взмахнул плечами и закатил глаза. Я смирилась и медленно, словно к финальному боссу, направилась к домработнице. Ее то ли светлая, то ли смуглая кожа разливала внутри меня то ли что-то горячее, то ли что-то холодное. Морщинистое бульдожье лицо привычно пряталось в мерзком свете. Упавшие парашютом губы умоляли о крупице жалости. Я через силу начала ей предъявлять.

– Почему? – почему – Вы? – она – Сидите? – сидит – А остальные работают? – а я ей не помогу.

Ее глаза грели меня любовью. Эта теплота не жарила как жестокое солнце, она была мне в сладость, несмотря на хладнокровную духоту. Ее любовь целовала самые глубокие раны. Доброта ее улыбки убивала все напрасные горести. А прозрачные слезы заставляли меня ненавидеть саму себя. Это невыносимо.

– Простите меня, дорогая…

– Перестаньте…

– Извините…

– Прекратите…

– Я не хотела…

– Хватит! – Мразь. – Все в порядке, Кратия Сатраповна. Я все понимаю. Сидите, отдыхайте. Если вам нужна моя помощь, только скажите.

– Нет-нет, дорогая. Вы же устали после работы, отдыхайте на здоровье.

Детишки подглядывали как любопытные заключенные. Муж верной дворнягой тряс языком, усердно теребя ее кривые ногти, а я возненавидела себя за то, что никак не могла помочь. Куда она, бедная, без помощи? Эта престарелая хрупкая женщина была невинным божьим дитятей. Она – святая, точно Франциск из Ассизи, точно матушка Тереза. Точно сам Иисус Христос, прости меня, Господи. А я стала всего лишь гнусным отродьем. Забытым Богом ничтожеством.

– Не кори себя, милая… – читала она мои мысли.

Мое нутро обгладывали крысы духовной обиды. Душу высасывали комары собственной бесполезности. Я, словно горделивый двоечник, проглотила оскорбленность и побрела переодеваться.

Потный пятидневный воротник окончательно осточертел и отправился в стиралку.

Сухое морщинистое тело размягчилось в теплой пенистой ванной.

Колючее полотенце прогнало чужеродный холод.

Влажное гладкое тело спряталось в толстом махровом халате.

Самоистязающие мысли чуть поостыли, но вот так вот вернуться в гостиную у меня не хватит совести. Крутилась вокруг зеркала, наблюдала за своей мерзкой неблагодарной рожей. Позвонила в контору, сказала, что не нужно менять работницу: все нас устраивает. Отпустив этот грех, все-таки дошла до гостиной.

– Не переживайте насчет увольнения, – начала говорить, отбиваясь от презрения родственников. – Я сказала им, чтобы не заменяли вас.

Светлые глаза бабулечки разлились благодарностью, но семья не позволила мне возгордиться: они находили меня белой вороной, расстреливали взглядами, как врага народа. Их ненависть давила асфальтовым катком. Как я могла их разочаровать? Как я могла вести себя столь неблагодарно? Моя совесть требовала искупления, словно циничный коллектор. Эта беспощадная артиллерийская атака мне не по силам.