Порабощенные. Сборник рассказов

Она поупиралась еще немного и пошла за вещами. Я позвонила мужу предупредить – он полностью поддержал мое решение. Сказала ему, чтобы не собирался в театр, уже никак не успеем, но он даже и не помнил о сегодняшних планах. Похоже, этот поход казался долгожданным лишь мне. Через полчаса бабулечка вынырнула из подъезда с чемоданами, и мы поехали обратно.

Остаток дня муж переносил наши вещи из спальни, а я маникюрила домработнице ногти. Чтобы больно ее не напрягать, договорились с семьей о дежурстве: каждый день один из нас брал на себя ответственность за уборку, кто-то другой за готовку. Муж принял на себя некоторые дополнительные обязательства. Без работы не остался никто. Кроме Кратии Сатраповны. Мы изо всех сил постарались лишить ее любых забот и нагрузок. Превратить ее жизнь в королевскую сказку. Мы добровольно надели на себя оковы, стали ее верными псами. Ради нее и ради нас самих. Ради всеобщего счастья.

Тяжелая неделя наконец-то закончилась. Воскресное солнце спряталось в последний раз. А из-за ночи выглядывала новая жизнь, поддающая прохладной свежестью и тем самым фантомным и вечно ускользающим счастьем.

Он ушел

Он ждал. Укрывшись кипящими макаронами и кошачьим мяуканьем. Январскими батареями и злыми ток-шоу. Он ждал, пряча усталость и ложь, ритмичную тревогу и плавленую мысль. Ждал пения телефона и визжания домофона. И он дождался. Дождался любимого голоса в трубке и скромной просьбы спуститься. Спуститься и помочь занести пакеты.

Он спустился. Через громкий металл покрашенного лифта. Через сырой, прожеванный человеческим запахом подъезд. Через утробу мусоропровода, прячущую все его пороки. Он спустился с крыльца, оставляя печати подошв на свежем снегу. Невинном ночном снегу. Он спустился, выдыхая горячий пар еще не остывших легких. Согретого теплой квартирой тела.

Он увидел. Увидел игрушечное такси, объезжающее спящие машинки жильцов. Неузнаваемое белое такси с небелым водителем, грезящим по высокому рейтингу и хорошим чаевым. Он увидел неуклюжую остановку и открывшуюся дверь. Ее мрачные синие глаза, вылившие все тяжеловесные эмоции. Выблестевшие все яркие впечатления. Глаза, сохранившие спокойное стабильное счастье, еще не переросшее в тошнотворную усталость. Он увидел волосы, пахнущие тем же самым шампунем, что и в самом начале. Новое бежевое пальто, слишком колючее, зато самое теплое.

Он обнял. Забрал пакеты, поставил их на стеклянный снежок и обнял. Прижал к себе хрустальное тельце, обхватил узкие мышиные плечики и отдал все то тепло: тепло кипящих макарон и шерстяного мурлыканья, январских батарей и злых ток-шоу. Он обнял и прикоснулся губами к холодной щеке. Теплый вздох выдал все, что пряталось дома: усталость и ложь, ритмичную тревогу и плавленую мысль. Но она…

Она улыбнулась, притворившись, что все хорошо. Прижала его еще крепче, чтобы не вывалилось накопившееся. Чтобы накопившееся утряслось и испарилось, как переваренная добыча. Как истлевший воин. Она…

Да что она, если он пытался проглотить мысли, но любовь изжогой мешала пройти всему остальному. Он пытался обнять ее еще крепче, но боялся услышать хруст костей. Он пытался мечтать, но уезжающий таксист выхлопами возвращал в явь. Пытался прочувствовать сонную жизнь в ее животе. Пытался пойти с ней домой, но утроба мусоропровода не пускала назад. Он пытался вернуться домой, в квартиру, но не смог и попросил ее подняться самой. А он немного поласкает холод и догонит. Он попытался крикнуть вслед что-то важное, провожая ее взглядом, но циничная подъездная дверь прокурором разлучила их.

И он ушел. Ушел сквозь заставленную игрушками парковку и спрятанный в пудре бордюр. Сквозь хлопья бутафорского снега и сбегающий изо рта пар. Он ушел сквозь ритмичную мысль и плавленую тревогу, сквозь уставшие батареи и лживые ток-шоу. Сквозь объятие, прячущее смерть. Смерть Кощея или смерть маски. Он ушел сквозь серую зрелость девятиэтажек. Сквозь добрую седину пятиэтажек. Ушел сквозь сонные остановки, кашляющие нервным ожиданием, и бессонные дороги, зевающие бесконечным движением. Он уходил сквозь свежую молодость высоток, виляя в их несносных парках как пьяный садовник. Он уходил, подглядывая за оконными снами и оконными страстями, оконным весельем и оконным одиночеством. Уходил сквозь стелы и указатели, сквозь звонки и переживания. Перепрыгивая шлагбаумы родительской заботы. Уворачиваясь от камней дружеской тоски.