Порабощенные. Сборник рассказов

Достал из пыльного пальто кожаную фляжку и вылакал пару капель. Все эти значит не вписываются в мои планы: я ведь хотел против воли останавливать их сердечки, а он тут сам желает на тот свет. Ладно, одно выполненное желание делу не повредит. Может, мне за него еще и зачтется.

Проехали две остановки. Профессор продолжал заискивать передо мной сизым нытьем, а вагон обрастал влажными куртками и душными шеями. Ткань терлась о ткань, рекламные плакаты пряталась за шапками, но людей все еще было недостаточно много. Уловил взглядом юную семейную пару. Шептались о чем-то, переглядывались недобро. Их счастливые улыбчивые щечки постепенно превращались в пустые заебанные глаза. Чем громче шуршал металл, тем выше становились интонации молодоженов. Муженек ревниво допрашивал раздраженную дамочку. Она уворачивалась от предъяв и яростно контратаковала. Когда их смутили любопытные взгляды окружающих, они отошли в конец вагона и там продолжили битву. Злоба накалялась как олово, вспышки горячих слов брызгали ожогами. Из уст счастливого мужа вытекло слово «тварь». Уста влюбленной жены стрельнули слюной в его морду. Он покраснел, вытер лицо рукавом и осмотрелся в поисках насмешек. Безудержная злоба сжала его руку в кулак и с незаметным размахом ударила возлюбленную в живот. Та согнулась от боли и проскрипела сквозь зубы:

– Сдохни, урод. Я тебя ненавижу.

Муж желчно улыбнулся и прошептал в ответ:

– Сначала тебя, к хуям, изрешечу.

И эти туда же. Чертова случайность продолжает свои идиотские шутки: именно мне попался вагон, где все мечтают о смерти. Пока план совсем не пошел под откос, я достал со спины рюкзак и проверил бомбу. Все в порядке. Подрубил подготовительную фазу, чтобы в нужный момент просто дернуть рычажок. Проедем одну станцию, наберем еще чуток неудачников и полетим.

Вот, если задуматься, убивать других людей ведь более-менее просто, по крайней мере, это можно понять: убийца ведь ничего не потеряет, кроме совести, если он благороден, и свободы, если его поймают; но другое дело – убивать самого себя. Это же гораздо сложнее! Не говоря даже об инстинктах, как можно лишить себя жизни, когда на свете еще столько не постигнутого опыта? Столько неувиденных мест, непрочитанных книг, несказанных слов. Столько не встреченных людей. Нам же дается самая малость, ничтожная капелька времени на жизнь, на бытие, по сравнению с вечностью. Почему бы не взять отсюда все, что есть, как ненасытный обжора, попавший на шведский стол, даже если меню так себе? Как обладатель победного лотерейного билета, даже если приз во многом уебищный. На халяву ведь и уксус сладок.

Как минимум потому, что обладание этими халявными ништяками будет куда менее продолжительным, чем их отсутствие. Они не способны затмить созерцание вселенской тоски, отражение мировой скорби. Все это моментально, ничтожно, преходяще. Одним словом, просто большое наебалово. Примерно такое же ложное самовнушение, как про последнюю рюмку или первую внутривенную. Весь этот ваш опыт, чувства, эмоции, любовь, искусство, слезы – все это сгинет куда быстрее, чем кленовый листик в горящем лесу, и не оставит ни единого воспоминания. В небытии ведь нет памяти, верно?

Двери сомкнулись на очередной остановке. Последней остановке. В вагон забежала усталая женщина со шкетом лет пяти. Теплый слоеный свитер закрывал ее шею, а строгие очки отражали застенчивость, хотя и сомнения не было, что дома она пригубит бутылочку красного. Под глазами волнами разрастались морщины, а в слезливых радужках любовь целовала грусть. Встала у двери напротив меня и не отпускала руку мальчонки. А он поднял к ней глазки и спрашивает:

– Мама, а что будет там, впереди?

Мама сладостно улыбнулась, поймала мой взгляд и присела на корточки.

– Впереди будет наша станция, – нежно шептала она малышу, не отпуская мои глаза. – Потом ты пойдешь в садик. После садика начнется школа. Потом институт. Когда получишь диплом, будешь работать. Потом ты женишься, у тебя будут свои детки, которые тоже спросят, что впереди. Иногда будет любовь, а иногда грусть. Когда состаришься, останутся только воспоминания… А потом ты умрешь. И я тоже умру, и твои друзья, и жена умрет. Все, что ты любишь, – умрет. Когда-нибудь умрут и твои детки, которые всю свою жизнь будут думать о том, что впереди. И их детки умрут, и все другие люди, и города, и даже целые страны. Все когда-нибудь умрет, дорогой.

Мальчик смотрел в начало вагона, пытаясь пробить взглядом стену и рассмотреть эту таинственную и всемогущую смерть, поджидающую каждого из нас где-то впереди, во тьме туннеля, в столовой садика, в кабинете математики или в затхлом офисе. Мама гладила его по головке и смотрела на меня, улыбаясь, как будто знала, где на самом деле прячется судьбоносная старуха с косой. Я снова достал рюкзак и просунул руку в его фундаментальную, решающую глубину. Пожалуй, пора.