Порченый подарок

Мысль о том, что ему нужна сейчас близость, мелькнула и пропала, ибо я сразу ощутила, что это та степень близости, которую я могу дать без усилия над собой. Осторожное объятие, когда я улеглась под его боком, ясно говорило о потребности просто быть рядом и подтвердить, что обычные прикосновения отныне не запретная территория для нас. Удивительно, насколько и мне это тоже было нужно, хотя еще недавно единственное, чего мне хотелось, — остаться наедине с собой и предаться размышлениям или же, наоборот, просто слабости самосожаления. Сейчас же я повернулась к Бора и уткнулась в его грудь, смело и без сомнений обняв мощный торс и позволив обнимать себя, пока мы всего лишь неподвижно лежали. Где-то близко-близко к моему уху ровно и гулко билось его сердце, даря мне поразительный покой, рассеивая постепенно изумление от того, как может необыкновенно приятно и умиротворенно вот так находиться рядом. Без слов и ласк, без дум о наших различиях и возможности однажды их преодолеть или же потерпеть в этом абсолютное поражение. Сколько же эмоций промчалось по мне за один еще неполный день, устроив в душе жуткий разгром и сумятицу, вот только пока наводить в этом порядок у меня не было сил. И предводитель, словно почуяв это безошибочно, предложил мне единственно нужное в этот момент — покой и тишину.

Мы так пролежали пару часов и обменялись всего несколькими обыденными фразами, когда пришло время спускаться к трапезе, но отсутствие разговоров не ощущалось тягостным или отстраняющим, вроде затишья перед очередным сражением, когда обе стороны собирают силы и просчитывают свои шансы, размышляют над преимуществами. Нет, это был настоящий штиль с взглядами, полными взаимного внимания, но без давящей подоплеки неизбежного ожидания со стороны Бора и моих напряженных попыток понять, как быть дальше.

Первым, кого я заметила, очутившись в трапезном зале, был бледный и едва стоящий на ногах главный руниг. Инослас встал с лавки и поприветствовал нас неловким поклоном, отчего его черты болезненно исказились и он тут же практически повалился назад.

— О, Даиг, зачем же вы уже поднялись с постели, кресс Инослас! — воскликнула я, рванувшись к нему. — Ну разве можно так быстро вставать после таких ранений?!

— Благодарю за беспокойство, кресса Греймунна, но это не первое мое физическое повреждение, так что я отдаю себе отчет о границах моих возможностей, — суховато ответил мужчина, глядя при этом сквозь меня на предводителя, и, опершись на стол, снова упрямо вскочил. — Онор Бора, я спешу принести свои искренние и глубочайшие извинения за вмешательство в ваше общение с супругой. Впредь подобное не повторится, и я нижайше прошу не отсылать меня прочь и не лишать права присматривать за бывшей подопечной, пусть и имею теперь представление, что в качестве эффективного защитника я для нее совершенно бесполезен.

Я быстро оглянулась на супруга, не собираясь вслух и принародно спрашивать, действительно ли он намеревался куда-то отослать пусть и не особенно приятного в близком окружении, но все же единственного моего земляка, но понять по невозмутимому лицу анира было что-то невозможно.

— Ты пытался встать между мной и моей избранницей, воин, — сухо ответил ему Бора. — Я прежде тебе не раз приказывал не встревать в разговоры между нами, какими бы они ни были. И я прощал тебе вмешательство, ибо твоим побуждением была забота о моей супруге. Я бы простил тебя и в этот раз, так как благодаря моей Ликоли лучше понимаю, каким потрясением становится для вас узнавание о нашей сути.

Предводитель сделал паузу, похоже предоставляя рунигу право как-то высказаться насчет открытия о второй ипостаси аниров, но тот лишь молча и как-то чересчур покорно кивнул, по-прежнему не удостаивая меня даже кратким контактом глаз.

— Но дело в том, что теперь, после твоей глупости, мой зверь тебя запомнил как препятствие и того, кто попробовал похитить у меня внимание моей женщины, — слова Бора ронял неторопливо и тяжело, целенаправленно четко доводя до сознания их значение, — и отныне и до… определенного момента, касающегося лишь меня и Греймунны, ты для него таковым и будешь оставаться. Врагом.

— Мой порыв был продиктован не этим, — не поднимая глаз, возразил Инослас.

На его лбу и под носом обильно выступил пот, побледнел он еще больше, и было очевидно, что держаться на ногах ему удается только на упрямстве.

— Я это понимаю, но зверю плевать на твои человеческие причины. — Муж не повысил голос, но что-то такое зазвучало в нем, вызывая тот самый трепет, пугающий и подчиняющий, как если бы он нарочно подчеркивал сейчас это наличие в себе чего-то сверх людских способностей. — И вот мы перед распутьем, воин. Если я не отошлю тебя с глаз долой, то мой зверь, выйдя на свободу, может захотеть твоего окончательного устранения, что однозначно не обрадует мою жену. Хотя и отсылая тебя, я не дарю ей радости, ведь ты ее единственное напоминание о родине. Так что мне делать, Ликоли?