Порченый подарок

Да уж, Греймунна, ты весьма связно выражаешь свои мысли. Остается утешиться, что все же по существу.

Бора чуть опустил плечи, озадаченно свел брови и подергал себя за мочку правого уха.

— Большой — ты имеешь в виду определенное ме… — начал он, но потом мотнул головой, обрывая себя. — Нет, ты и прежде это говорила. Большой — значит «страшный»? В смысле не пугающий, что мы преодолеем со временем, а именно отталкивающий?

Я, набравшись смелости, поглядела прямо в его глаза, так восхитившие меня своим удивительным оттенком, даже еще тогда, в Гелиизене, невзирая на обуявший меня гнев и протест.

— Нет, не могу сказать, что в тебе есть нечто действительно способное отталкивать, — покачала я головой и странным образом немного развеселилась. — А если ты еще и хоть что-то на себя наденешь, то я и вовсе смогу смотреть на тебя, не боясь каждую минуту умереть от неловкости.

— Ты опять ставишь меня в тупик, — проворчал мой супруг, но взял с полу свои штаны и принялся их натягивать. — Как ни противно мне говорить об этом, но у тебя был мужчина… — его щека дернулась, а голос стал грубее. — Муж, даже пусть поганый, судя по всему, но был, и ты не готова смотреть на обнаженное мужское тело? Или дело во мне? Я слишком отличаюсь от того, что приятно твоему взору?

Естественно, сказать ему, что единственный раз, когда я действительно увидела Алмера обнаженным, навсегда переплелся в моей памяти со всем тем кошмаром, что последовал за этим, я не могла. Впрочем, на секундочку прислушавшись к себе, поняла: утверждать, что на Бора было неприятно смотреть, было бы неправдой. Непривычно для меня — да, нечто делало со мной непонятное и это не только страх — да, но неприятно — однозначно нет.

— Ты отличаешься, — согласилась я, — совершенно. Но, наверное, не в плохом смысле.

— Наверное? — поднял он брови, и уголок его рта тоже чуть приподнялся, будто он сдерживал улыбку. — То есть если бы я не пугал тебя своими габаритами, то показался бы привлекательным?

— Знаешь, у тебя удивительная способность менять тему, — фыркнула я и вдруг поймала себя на том, что почти расслабилась. И это стоя голышом перед таким же недавно голым новоиспеченным мужем, а по сути — незнакомцем. Немыслимо! — Мы только что говорили о моем дискомфорте от твоей обнаженности, и вот уже совсем о другом.

— Нет, не о другом. Для меня все это едино: ты перестаешь видеть во мне угрозу, начинаешь смотреть благосклонно, потом с желанием, дальше мы вдвоем, обнаженные и утомленные от ласк в постели, и все у нас хорошо! — Вот теперь Бора улыбался открыто, и, я бы даже сказала, дразняще и лукаво и указал на расстояние между нами, а после на кровать. — Мы без одежды — все лучше некуда. Связь прямая.

Мне ведь полагалось с новой силой зайтись в смущении от его практически бесстыдных слов, но что такого в его улыбке, внезапно отменившего эту эмоцию? Или в лучиках мелких морщинок вокруг глаз? Во взгляде, от которого мне жарко и необъяснимо легко? Я будто потерялась или воспарила на несколько ударов сердца, перестала ощущать себя все той же Мунной, заключенной в собственное, способное сжиматься от страха тело, и в то же время еще никогда так не чувствовала всей своей плоти, кожи, нервов настолько остро и много.

— Твои глаза, — пробормотала я, сама не зная зачем, видимо, заразившись от супруга манерой менять тему. — Они меня поразили с самого начала… И губы… они красивые.

Бора тут же стал серьезным и наклонился к моему лицу, хоть и не сделал шаг навстречу.

— Достаточно красивые, чтобы ты захотела их поцеловать? — с напряжением в голосе спросил он. — Или хотя бы коснуться?

— Почему ты просишь меня, если у тебя есть все права сделать это самому? — Охватившая меня дымка чудесного оцепенения развеялась, но лишь самую малость, и сквозь нее идея протянуть руку и потрогать губы, способные так улыбаться, не казалась такой уж страшной или неуместной.

Прикосновение ладони Бора к моему плечу стало неожиданностью и вовсе не из приятных. Первой и совершенно неосознанной реакцией было отшатнуться и прижать конвульсивно сжавшиеся в кулаки руки к груди, хотя почти сразу, как только до разума дошло, что и ничего сулящего боль в этом нет, да и вообще так реагировать абсолютно неуместно, появилось сожаление.

— Вот видишь почему, — ответил предводитель аниров, медленно растопырив свои длинные пальцы в воздухе именно там, где только что было мое плечо. — Пока сей путь нам недоступен.

И тут я снова разозлилась. На себя в первую очередь, на все обстоятельства, потому что это вздрагивающее и шарахающееся существо — не я! Плевать, что никогда до этого мне не случалось находиться в конкретно такой ситуации, что не хотела этого всего, что можно отыскать оправдания себе. Я не робкая, не трусиха, никогда ею не была и сейчас не время ею становиться.

— Я не боюсь! — твердо произнесла, пусть отдавала себе отчет, как это прозвучало после недавней истерики и шараханья. — Просто скажи, мне чего ты хочешь, и я сделаю это.