Порченый подарок

Странно, но мой супруг словно и не заметил моего окаменения. Вытянувшись рядом, приподнялся на локте и, нависнув так, что его рваное дыхание щекотало мое лицо, стал осторожно и совсем неторопливо гладить пальцами мои губы, одновременно захватывая в плен мой опустошенный взгляд. Не нахрапом, визуальным требованием полностью отдать ему все мое внимание, а таким же вкрадчивым заманиванием, каким было это его едва ощутимое обласкивание контура моего рта, лишь с намеком на легкое давление между губами.

Понятия не имею, через сколько времени плохое напряжение вытекло из меня без остатка, но ровно в ту секунду, когда это наконец произошло, Бора наклонился и поцеловал меня, меняя на другое, хорошее. Сначала так же, как до этого ласкал пальцами, создав практически невесомое трение и нажим, но я ведь уже готова была к тому моменту ему открыться. Его язык, без малейшего намека на принуждение, попросил входа меж моих губ, и я их разомкнула, встречая его своим. Муж содрогнулся так сильно, что на мгновение мы потеряли контакт, но сразу же вернулись к нему, обоюдно умножая напор, словно куда-то безнадежно опаздывали.

Когда-то у меня было много поцелуев с Алмером, но ни один не ошеломлял и не захватывал настолько. И дело даже не в том, что все случавшееся между первым мужем и мной оказалось обесценено и испоганено фактом его предательства. Нет, прямо сейчас я вдруг стала осознавать, чем же отличается поцелуй истинно желающего тебя мужчины от того, что у меня было прежде. Потрясающее озарение, во всех отчетливых подробностях демонстрирующее различие подделки и настоящего влечения. Каждое движение губ и языка Бора вливало в меня все новые и новые порции пламени, не сжигающего, а именно оживляющего, пробуждающего к жизни такие уголки моих тела и разума, о коих я, похоже, и не ведала сама.

И пусть это Бора сказал, что он нуждается в возможности прикасаться ко мне, но именно я первой не выдержала и запустила пятерни в его мокрые волосы и выгнулась, жалуясь безмолвно на недостаточность нашей близости. Бора подался ближе, навис надо мной, соски защекотало на вдохе от взаимодействия с монолитом груди моего супруга, и он, а не я, отзывался на это, синхронно выдыхая с еле уловимым стоном, продолжая завоевывать мой рот. Я же совершенно потерялась в ощущениях, бездумно отвечая на его все усиливающийся напор и одновременно буквально ощупывая Бора везде, где доставала. Вряд ли это можно было назвать лаской, потому что я действительно шарила жадными руками по его шее, плечам, спине, упиваясь доступностью такого количества новых впечатлений. Трогать без всякой сдержанности и стыда чужое тело… тело собственного мужа было просто упоительно, но еще более опьяняющим это делала его реакция на мои неловкие манипуляции. Мурашки, которые я прямо-таки ловила своими пальцами, там, где касалась, резкое сокращение мышц под моими ладонями, краткие остановки в бурном дыхании Бора, его неразборчивый, но явно одобряющий шепот в моменты пауз для захвата воздуха. И еще кое-что… запретное, то, что должно страшить… но нет. На мои неумелые поглаживания, трение грудью точно отзывалась и живая обжигающая твердость, что сейчас оказалась у моего живота. Толчок моего нетерпеливого языка — рывок и пульсация в ответ, мой стон, скольжение рук — содрогание и еле заметное давление, которого совсем-совсем недостаточно и нужно все больше.

Десяток алчных поцелуев вдоль линии моего запрокинутого подбородка, и муж ускользнул от меня, стремительно спустившись, и следующее касание его горячих губ уже над моим пупком, отчего я судорожно втянула живот и почти взвизгнула от изумления и неожиданности. Покраснела до удушья, когда Бора уставился… ниже, от этого мне стало тягуче больно где-то в глубине, и я грубовато вцепилась в его волосы, по-дурацки пытаясь вернуть лицо супруга обратно, и заерзала под ним, словно вместо простыней подо мной раскаленные камни. Мой великолепный анир рассмеялся надо мной, нисколько не обидно, сладко-рокочуще и обманул мою стыдливость, поддаваясь. Но не полностью, а обрушиваясь теперь с той же интенсивностью на мою грудь. Втянул в рот и так съежившуюся вершину сразу глубоко, со смущающим и при этом бесконечно волнующим звуком, растер языком, прижал зубами, и я как разума лишилась — изогнулась, подтянула к себе ноги, уперлась пятками в кровать, поджимая пальцы, толкнулась бедрами вверх, скорее даже взбрыкнула. И закричала… кажется… или взмолилась… стала просить.

— Сейчас, Ликоли, — прошептал в мой второй сосок Бора, одаривая его таким же мучением-наслаждением, а во мне — все заново, но сильнее, ибо я сейчас просто некий взрывоопасный сгусток. Царапалась, вскидывалась, стискивала его бока коленями… хочу… горю…