Порченый подарок

Однако ушел он сразу, как только вверил Гису нянькам, а меня довел до нашей спальни, пообещав скоро быть, но вернулся лишь несколько часов спустя, когда настало время ужина. Бора прямо-таки промчался мимо меня в купальню, не дав рассмотреть себя, а когда я последовала за ним, то почувствовала шлейф незнакомого запаха, вызвавший в моем разуме ассоциации с чем-то животным и одновременно кисловато-железным.

— Хочешь поесть внизу или, может, останемся тут, одни? — дразняще подмигнул мне супруг, тряхнув мокрыми волосами, но настоящей легкости или заигрывания в его тоне не улавливалось.

— Случилось что-то опять? — осторожно спросила, и предводитель мигом неуловимо помрачнел, хоть улыбка не исчезла с его лица. Вот только теперь она не выглядела проявлением радости или украшением, а выполняла роль ширмы, и мне действительно было очень сильно интересно, что же такое видит необходимость скрыть от меня такой, безусловно, сильный и вроде как открытый человек, как мой анир.

— Ничего такого, что было бы связано с тобой напрямую, — ответил Бора, окунулся в последний раз и, по обыкновению, выпрыгнул из бадьи легко и пружинисто, будто хищник, приблизился ко мне стремительно, заставляя затрепетать мое сердце видом своего огромного мускулистого тела и воспрявшей мужественности, говорящей о его однозначном желании.

Мгновенно стало жарко и нечем дышать, во мне вдруг разом запылали три очага живого тепла: опьяняющий и выметающий все, кроме глубинных, несущихся в обход разума, воспоминаний о наслаждении в голове, щемяще-трепетный, пронзающий на прежде незнакомом уровне, в середине груди, и в низу живота, такой сладко-жгучий, будто волны молодого подогретого меда. Бора обхватил мои щеки мокрыми ладонями, явно собираясь поцеловать, и хоть часть меня и твердила, что он таким образом намеренно избегает разговора, отвлекает меня, а возможно, и себя от чего-то важного и, скорее всего, не слишком приятного, но я разомкнула с готовностью губы ему навстречу. Однако мой муж одарил меня лишь легким касанием и неожиданно отстранился, меняясь в лице, уставившись, почти впившись, своими глазами в мои.

— Скажи мне, Ликоли, что способно тебя оттолкнуть в мужчине безвозвратно, отвернуть от него насовсем, лишить его любого шанса хоть когда-то добиться твоей любви? — прошептал он.

Я попыталась ускользнуть от требовательного проникновения его вопрошающего взгляда, дать себе время найти правильный, а не первый пришедший на ум ответ, но Бора слегка тряхнул меня, запрещая прятаться.

— Нет, говори, что думаешь, а не то, что как будто бы мне нужно слышать! — приказал он.

— Измену! — выпалила я. — Предательство, безразличие и намеренную жестокость ко мне. К остальному можно привыкнуть, принять, научиться с этим жить.

— Даже различия, о которых сложно помыслить обычному человеку?

— Что же это за различия такие? — вопросила, удивленная какой-то чрезмерной, как по мне, надеждой в голосе супруга. — Разная вера, иные имена богов, незнакомые обычаи?

— Нет… — качнул головой Бора, и мне почудилось, что хотел продолжить, но сдержался.

— Что тогда? Кровавые пиршества? Человеческие жертвоприношения? Публичное соитие на свежевспаханном поле для щедрого урожая? — сама себе не верила, что запросто ляпнула последнее, особенно увидев расширившиеся в шоке глаза мужа. — Не смотри так, я слышала сплетни об анирах, включающих и то, и другое.

— Это же полная чушь, и ты это понимаешь, Ликоли, — насмешливо фыркнул Бора и, кажется, совсем расслабился.

— Конечно понимаю, — легкомысленно пожала я плечами и, набравшись нахальства, прошлась глазами по его лицу и телу, и сглотнула вмиг пересохшим горлом. — Не сердись, но ты не первый обнаженный мужчина, которого я вижу, так что и тут принципиальной разницы не усматриваю. Правда, ты заметно превосходишь то, что я видела… во всем, — добавила торопливо, обрывая недовольное рокотание, зародившееся в груди предводителя, и решила окончательно пресечь его сомнения, пошутив: — Так что тебе не стоит опасаться оттолкнуть меня, не думаю, что есть такая вероятность, если ты, конечно, не обращаешься в безумное кровожадное чудовище, с когтями, клыками и мохнатой вонючей шерстью, прямо как в детских ночных страшилках.

Но по какой-то причине Бора мое чувство юмора не оценил и снова превратился на несколько секунд в средоточие напряжения, интенсивность которого прошлась порывом холода по мне от макушки до пяток.