Порченый подарок

— У нас их зовут векошниками, — ответил Бора, разламывая напополам запеченное до темно-золотого цвета нечто, и из середины вырвался завиток пара, распространивший вокруг потрясающе вкусный запах.

Хорошенько подув, он поднес одну половину к моему рту, давая откусить, а вторую целиком закинул в свой. Мясо и травы в сочетании с тонким, хрустящим тестом… это было великолепно. Я опять только и могла, что промычать и потянуться за новым кусочком, наклоняясь к Бора, но тут он шокировал, просто сдернув обернутое вокруг меня покрывало и открывая грудь напоказ. Удивленно уставилась на него и подтянула ткань обратно, но он замотал головой и стянул ее заново и только после этого взялся за следующий векошник, деля его опять на нас двоих.

— Хочу смотреть на тебя все время, — обласкав взглядом так же отчетливо, как делал это руками, произнес он. — Убери эту тряпку вообще.

Я колебалась всего несколько секунд, а потом отдала ему кубок с узваром и, поднявшись, размотала и отбросила свое прикрытие. Глаза Бора потемнели, ноздри затрепетали, на виске вздулась и запульсировала синеватая вена. Он махом осушил сосуд и наполнил его снова, громко звякнув посудой.

— Ешь, жена моя, ешь… — хрипло пробормотал он, продолжая прямо-таки шарить по моему телу, отчего мне становилось то жарко, то пробегал озноб, в открытой его взору груди сладко заболело, она отяжелела, а вершины отвердели, и даже касание воздуха почудилось дразнящей щекоткой.

— Больше я не могу, — отказалась от пятого поделенного векошника, прерывая установившееся между нами напряженное молчание.

Бора снова гулко сглотнул, забрал у меня питье и отставил подальше, вместе с блюдом, без всяких предисловий развернулся и уткнулся мне лицом в колени, сразу целуя и прикусывая кожу торопливо и жадно, будто так утоляя голод, терзающий его по-настоящему. Боднул меня, вынуждая откинуться, и прежде чем я успела и звук издать, погрузил в море яростной, бесстыдной ласки. Я загорелась с полувдоха, словно прежнее возбуждение и не угасало, а лишь взяло краткую передышку. И пережив новый, подаренный им умопомрачительный взлет, приняла его в себя с долгим блаженным стоном, которому мой муж вторил своим, будто вот такое наше соединение дарило неописуемое облегчение нам обоим, еще даже до того, как страсть достигнет своего предела и найдет ослепительное освобождение, принося полное расслабление вслед за этим.

В следующий раз я проснулась только ранним утром, точнее, была разбужена Бора, что прижимался ко мне сзади, распаленный и, казалось, еще более нетерпеливый, чем раньше.

— Ты, похоже, всерьез решил выполнить свое обещание лишить меня способности к передвижению, — сонно пробормотала я, чувствуя, что внутри все тянет и побаливает с непривычки, но при этом все равно увлажняется и откликается вожделеющими сжатиями мышц на каждый его толчок в мою поясницу, поцелуй в шею и ладонь, настойчиво и умело стискивающую грудь.

— Еще как всерьез, — резко выдохнул Бора в мою влажную кожу и закинул ногу себе на бедро, открывая для проникновения. — Нет сил остановиться… не теперь, когда ты вся моя.

В его голосе совсем не было сонливости, как в моем, он был пропитан томлением и жаждой, как если бы мой супруг и не спал вовсе, а просто давал отдых мне, изводясь сам в желании, что никак не угасало. Невзирая на легкий дискомфорт, я охотно поддалась ему — эта его ненасытность была заразительна, требовательность рождала необходимость отдаваться, а не сжиматься и отталкивать. Моя голова кружилась, и плоть отзывалась, как никогда прежде, ликуя от такой силы чувственной потребности его во мне, а все неприятные ощущения исчезли вмиг. Мой супруг меня хотел, именно меня, да так, что не мог насытиться. Понимание этого неожиданно обращало и меня саму в некое незнакомое прежде создание, готовое к непрерывному наслаждению и забывшее о стыде и существовании всего мира за пределами наших жарких объятий.

Однако когда проснулась второй раз, супруга рядом не было. Сев на кровати, я в полной мере прочувствовала всю интенсивность наших слияний, но вместо того чтобы упрекнуть себя за пережитые безумства и излишества, на которые шла с охотой, растерянно улыбнулась, ощупывая опухшие губы, вздрогнув от натертости сосков, пространства между бедрами. Все мое тело, каждый изгиб и кусочек кожи будто все еще подвергались безостановочным атакам неугомонного рта Бора, настойчивым поглаживаниям и сжатиям его пальцев и ладоней, колючему поддразниванию его щетины, щекотному скольжению его длинных волос.

Ноги не слишком уверенно держали меня, и если так пойдет и дальше, то я действительно буду испытывать проблемы с хождением. Почему эта мысль меня не угнетает? Я сошла с ума? Почему такая требовательность, даже алчность супруга до близости, после совсем недавней сдержанности и бережной терпеливости не пугает и не отталкивает меня?