Порочный красный

Я направилась к ней, собираясь выразить свое недовольство ее присутствием здесь. Я бросила взгляд на Калеба, который был занят разговором, находясь в другом конце комнаты. Мне не хотелось, чтобы он увидел, что я разговариваю с ней. Я хотела, чтобы она убралась до того, как он узнает, что она находится здесь.

Когда она заметила, что я иду к ней, ее улыбка погасла. Надо отдать ей должное – эта сучка выглядела экзотично. Одна ее темная бровь поднялась, когда я подошла к ней фланирующей походкой с бокалом шампанского в руке. Она сложила губы гузкой и надменно посмотрела на меня. За время суда я успела к этому привыкнуть, но сейчас это привело меня в ярость. Сегодняшний вечер принадлежал мне… и Калебу.

Я не успела произнести и четырех предложений, когда она вперила в меня взгляд и сказала:

– Леа, иди и побудь со своим мужем, пока он не осознал, что все еще любит меня.

Шок.

Почему

Она

Думает

Так?

Это неправда. Она одержима им. И можно ли ее за это винить? Я посмотрела на Калеба. Он был всем, чего я желала. Он оберегал меня. Он поддерживал меня. Он был единственным мужчиной, который сказал, что он никогда не сделает мне больно.

Он засмеялся чему-то из того, что сказал кто-то из тех, с кем он говорил. При виде него мое сердце преисполнилось любовью. Оливия вышла в тираж, и он был моим. Я смотрела на моего Калеба, так уверенная в этот момент в прочности наших отношений. И он словно почувствовал мой взгляд. Я ощутила трепет, когда он поднял голову. Я улыбнулась. Мы переглядывались так в зале суда, обменивались взглядами, понятными только нам двоим. Когда мне бывало страшно, я глядела на него, он встречался со мной взглядом и мне сразу же становилось лучше. Но на этот раз все было не так. Меня охватило смятение. Комната словно накренилась. Трепет прекратился. Он смотрел не на меня.

Внезапно улыбка сошла с его лица. Его грудь вздымалась и опускалась под костюмом, как будто он глубоко дышал. За эти пять секунд я увидела, как на его лице отражаются все его чувства – на нем были написаны мука, вера, любовь. Я повернулась, чтобы посмотреть, на что направлен его взгляд. Я знала, что мне не стоит этого делать. Но как я могла удержаться? Ответ на этот вопрос был так ясен, что мне захотелось вновь погрузиться в неведение. Его взгляд был устремлено на Оливию. У меня было такое чувство, будто он сбросил меня с крыши самого высокого небоскреба. Я была разбита. Вдребезги. Он был лжецом. Он был вором. Мне хотелось рухнуть на пол прямо здесь и сейчас и признать свое поражение. Умереть и умереть снова. Умереть и забрать Оливию с собой. Умереть.

Я открыла рот, чтобы заорать на нее. Осыпать ее всеми оскорблениями и ругательными словами, которые я выучила за двадцать девять лет моей жизни. Они вертелись на кончике моего языка, готовые обрушиться на нее. Мне хотелось выплеснуть мое шампанское ей в лицо и выцарапать ей глаза. Пока Калеб не сочтет, что она так обезображена, что он больше никогда не захочет смотреть на нее так, как смотрит теперь.

И тут она сделала ошеломительную вещь. Она поставила свой бокал на стол, и ее запястье так тряслось, будто этот бокал представлял собой неподъемную тяжесть. Затем опустила голову, так что ее подбородок коснулся груди, и ушла.

Я сделала вдох – глубокий, удовлетворенный – и подошла к Калебу.

Мой. Он был мой. И точка.

Глава 31

Настоящее

Закончив телефонный разговор с Калебом, я начинаю раскачиваться взад и вперед. Что же со мной не так? Почему я готова была целовать пятки своему отцу после всех этих лет, когда он в упор меня не замечал? Это было жалкое зрелище. Я ненавижу себя за это и все же знаю, что делала бы то же самое и сейчас, если бы он был жив. И этот младенец – она моя единственная семья, а я делаю все, чтобы держаться от нее подальше. А ведь она не сделала ничего плохого. Что же я за человек, если отталкиваю своего собственного ребенка?

Каким образом изюм в шоколаде мог настолько прочистить мне мозги? Нет, это не изюм в шоколаде – я это знаю. Дело не в нем, а в том, что сказал мне Сэм – что я постоянно отдаю свою верность не тем людям. А ведь единственный человек, действительно достойный ее, это маленькая девочка, которую я вырастила в своем теле. И все же я не могу найти в себе правильные чувства к ней. Я открываю свой компьютер и вбиваю в поисковую строку слова «послеродовая депрессия». И читаю про ее симптомы, кивая. Да, должно быть, дело именно в этом. Не могу же я быть таким плохим человеком. Мне надо начать принимать лекарства. Со мной что-то очень не так.

Утром Калеб привозит моего ребенка обратно ко мне. Я прижимаю ее к груди и нюхаю ее головку. Он повязал на ее рыжих волосиках маленький розовый бантик. Я смотрю на ее клетчатое платьице и устремляю на него сердитый взгляд.

– С какой стати ты вырядил ее, как Мэри Поппинс? – кисло говорю я. Он ставит на пол ее сумку для подгузников и автолюльку и поворачивается, чтобы уйти.

– Калеб! – кричу я ему вслед. – Останься. Пообедай с нами.