Порог греха

– Что-то на белорусское не походит.

– Наш папа чех по национальности. Он во время гражданской войны был в Сибири… Был ранен… Там и встретился с мамой. Она работала в передвижном госпитале…

– Эти подробности не нужны, – остановил Павлинку капитан. – Пока не нужны… С болью в сердце записывал он данные о возрасте. «Четырнадцать! И моей дочке было четырнадцать. И тоже училась в седьмом классе… Десять! И моему сыночку было десять. И тоже должен был пойти учиться в пятый класс… Война, война, что же ты, треклятая, наделала…».

Заполнив протокол, он положил его в сейф.

Когда мимо здания вокзала поезда проходили без остановки, то оно подрагивало, вибрировал старый щелистый пол. Капитан морщился: колесный стук отзывался колющей болью в некогда пробитой снарядным осколком голове, как раз за выбитым глазом.

Капитан, разминая темя, встал и снял трубку с чёрного телефонного аппарата, который висел за его спиной.

– Соедините меня с детдомом.

Ожидая связи, повернулся к детям:

– Маму вашу будем искать. А пока вам нужно где-то приютиться на день-другой. У нас тут приёмник хороший, – прижимая трубку к уху, пояснил капитан. – Слушаю… Слушаю, Евграф Серафимович! Это Грудинин беспокоит. Да! Да! Всё по тому же вопросу. А у меня других не бывает. Должность такая… Двое… Да. Сестра с братом. Маму потеряли. Не на вокзале же им горемычить… Когда? Ну, спасибо.

Закончив телефонный разговор, капитан подошёл к ребятам и обнял их за плечи.

– Голодные небось, коченята? Сейчас я отведу вас в станционный буфет. Там вы перекусите и будете ждать меня. Я похлопочу какую-нибудь машину. Детдом за городом. Пешком-то накладно получится.

В помещении буфета высились несколько круглых столиков-стоек. Возле них, переминаясь с ноги на ногу, теснились посетители. Единственный стол, за которым можно было сидеть, стоял в углу у окна. Его занимали несколько молодых парней. Они пили пиво и громко говорили. При приближении капитана компания притихла.

– Что-нибудь случилось, командир? – спросил один.

– Случилось. Мне ребятишек покормить надо. Полагаю, вы уже хорошо посидели, – кивнул капитан на батарею пустых бутылок в середине стола.

– О чём базар, командир? Дети – святое дело!

Парни шумно задвигали стульями, поднялись и, дурашливо отдавая честь капитану, вышли из помещения.

Буфетчица, дородная женщина с пухлым лицом и искусственно завитой рыжей шевелюрой, исполняла и обязанности уборщицы.

– Опять беспризорники, Виктор Викторович? Дня у вас не проходит без забот, – буфетчица убрала бутылки, тщательно протёрла стол влажной тряпкой. – Садитесь, голуби мои. Чего им?

– Самое сытное и вкусное.

– У нас не ресторан, Виктор Викторович. Меню неизменное. Рассольничек, гуляш мясной, компот из сухофруктов.

– Давай по удвоенной порции. Вот деньги, – капитан сунул буфетчице хрустящую бумажку. – Присмотри, чтобы не обидел кто… Ну, коченята, налетай!

– Спасибо вам, дядя Витя! Господь наградит вас за добрые дела!

В глазах Павлинки стояли слёзы.

– Ну, ну, – только и нашёлся сказать капитан. Такие слова от детей он слышал первый раз в жизни.

Грудинин вернулся на вокзал часа через полтора. Детей он обнаружил на самой дальней скамье в углу помещения. Прижавшись друг к другу, они спали с печатью детской безмятежности на лицах. У Грудинина заныло в груди: «Намаялись, набоялись, коченята». Ему не хотелось будить детей, но грузовик, который он выпросил в очередной раз у заведующего пунктом приема железного лома, ждать не мог. На нём Грудинин должен был отвезти детей в детский дом. Капитан легонько потрепал за плечо Павлинку. Она вскинулась, испуганно бегая глазами. «Надо ехать», – сказал капитан извиняющимся голосом, – потом отоспитесь». Чтобы разбудить брата, Павлинке пришлось приложить некоторые усилия. Алесь мычал, мотал головой и норовил свалиться со скамейки: такая сонливая слабость охватила всё его тело.

На привокзальной площади их поджидал грузовик с треснувшим передним стеклом кабины, облупившейся краской на капоте и изодранными бортами кузова. Утробно урчал мотор. В нём что-то скрежетало и позванивало. Возле машины стояла женщина в синих добротных суконных шароварах, в зелёной офицерской гимнастёрке, подпоясанной широким офицерским же ремнём, в хромовых сапожках, начищенных до зеркального блеска. На руках – чёрные перчатки из тонкой кожи. На плечи, прикрывая лоб и щёки, спускались жёсткие, искусственной завивки и отливающие краской медью волосы. Женщина улыбалась, показывая верхний ряд красивых серебряных зубов.

– Это наш водитель, – представил её дядя Витя ребятам. – Тётя Катерина.

– Здравствуйте, агальцы… Как всегда, к «графу»?

– К нему, куда же ещё, – подтвердил капитан.

– Ты, Виктор Викторович, полезай в кузов. А ребятки – в кабинку. Такой гарный хлопчик должен ехать рядом со мной. Вижу – я ему понравилась. Как звать-величать-то?

– Алесь.

– Какое красивое имя. Да и сам ты ему подстать. Беленький, кудрявенький. В жёны меня возьмешь? Я бы за тебя пошла, не раздумывая!

– Не вгоняй парнишку в краску, – вмешался капитан. – Лучше за меня замуж выходи.

– Не всякий, Виктор Викторович, кто сватается – жених.