Порог греха

День отзвучал, и счастие, и свет уж пожелтели.

Чего ты ждёшь? Вон звёзды заблестели;

Уж иней лёг, отсрочек больше нет –

Пади, как плод, в покой земной постели.

Ксения даже и не пыталась напрягать память, чтобы угадать, кому из современных поэтов принадлежит строфа стихотворения. А, может быть, это написал сам Алесь? Она вопрошающе посмотрела на спутника.

– Нет, нет, – Алесь угадал её мысли, – пытался. Но, я уже говорил, поэтическое слово мне недоступно. Это Ницше.

– Вот бы никогда не подумала: Ницше – поэт!

– Я тоже не знал, пока не увлёкся.

– Вы часто ссылаетесь на него в своих записках. Наверное, он самый обожаемый из всех других философов?

– На данный исторический момент – да.

– Почему?

– Он хотел быть выше всех, отрицая простые истины жизни, устремляясь за пределы добра и зла, и оказался на краю пропасти: всех беднее, всех нездоровее и всех несчастнее. Я почувствовал родственную душу. А как вам мои опусы? – вдруг спросил он.

Она ждала этого вопроса и была готова к ответу.

– У вас немало интересных наблюдений и выводов – я читаю с огромным удовольствием. Я не льщу вам, поверьте! – поспешила Ксения придержать протестное движение Алеся. – Ваши оценки выстраданы жизнью.

– Спасибо, – сказал Алесь дрогнувшим голосом.

– Это естественно! В вашем положении, когда «тянется рука к перу, перо – к бумаге», – произнесла Ксения строчки пушкинского стихотворения. – Давно вы пишете?

– Нет, только здесь начал. В городе пытался, но не получалось: не мог отрешиться от внешнего мира. Здесь, в абсолютном уединении, хорошо думается и осмысливается то, что невозможно уловить в городской суете.

В обратный путь они двинулись в скупом свете уходящего дня. Проложенная ранее лыжня ещё была видна. Ксения шла впереди, убыстренно вжикая лыжами. Мороз крепчал. Хотелось поскорее оказаться в тепле. Алесь молча шёл следом.

Ужин они готовили вместе. Ксения хлопотала у плиты, Алесь подносил необходимые продукты для супа-рататуя, вторых и третьих блюд. Непривычным для Ксении оказалось то, что мясо, капуста, картофель, свёкла, морковь были сушёными.

За ужином они пили маленькими порциями настойку. Болтали обо всём на свете. Рассказывали анекдоты. Смеялись, увлекая друг друга. Вдруг Алесь посерьёзнел и нахмурился:

– Ксения Львовна, скажите мне, только со всей откровенностью: вы считаете меня злым человеком?

Серьёзным и сосредоточенным сразу же стало лицо Ксении.

– Вы озадачили меня, Алесь Вацлавич! Право же, я не знаю, я как-то не думала!

– Думали, думали! Не могли не думать! Так всё же, какой я?

– Ну, если хотите, то первое слово, которое приходит на ум, – ожесточившийся.

– Это всё равно что злой!

– Нет, не всё равно.

– И всё-таки душой я понимаю некую ущербность моей одинокой борьбы, хотя и оправдываю её бердяевскими утверждениями: полезно порой идти по пути зла, так как он приводит к добру.

– Бердяев – метафизик.

– И что же? Он умный человек. Он размышляет о противоположных началах. Добро и зло имеют такую же связь, как ум и безумие. Такое сочетание наглядно в гениальных сволочах: не они ли постоянно управляли Россией и продолжают управлять? Я не хочу, чтобы мной понукали, поэтому и озлобился. Я сражаюсь с чудовищами, и потому порой могу походить на них.

Алесь разобрал постель и лёг, укрывшись с головой одеялом. Андакан устроился у него в ногах.

Ксения же вышла на «балкон». Осколками голубого льда сверкали звёзды. Млечный путь яркой своей частью отражался в тёмной глади озера, точно принадлежал ему. Она слышала, как шлёпаются, падая со спящих деревьев, ошмётки снега. Ночь была какая-то особенно полная на чувства, когда в морозном воздухе ощущалось её волшебное дыхание. Сладостная боль охватила всё её существо: трое суток она провела с человеком, которого, казалось, знала всю жизнь! Словно магнитом притянуло к нему. Такого с нею никогда не происходило. И она чувствовала ответное движение души Алеся. Уже в первую ночь должно было произойти то, что происходит между женщиной и мужчиной при обоюдных симпатиях и влечении друг к другу! Но Алесь держался на привычной для таких встреч дистанции, с подчёркнуто вежливой отстранённостью и обращением на «вы». Что-то скрывалось в таком поведении.