Пороги

В это время от моста через протоку к пристани стал подходить старенький пароход. Собравшиеся у сходней пассажиры засуетились. Подтягивались ожидавшие в сторонке, подбегали спрятавшиеся от дождя под навесом. Крики, разговоры, гудки приближавшегося парохода, звон сигнального колокола, плач детей, неразборчивая скороговорка о чем-то вещающего дежурного по пристани, суета, дым с подошедшего парохода, дождь…

Только арестанты сидели неподвижно. И лишь Степан неожиданно поднялся и стал пристально вглядываться в суетившуюся у сходней толпу. Он услышал знакомую мелодию, серебряно приподнятую трубой над окружающей суетой и предпосадочным беспорядком. Степану она была слышна плохо, но все-таки слышна, узнаваема…

Вокруг старика стояли люди и смотрели, как он играл. Закрыв глаза, не вытирая с морщинистых щек не то слезы, не то капли дождя. Рядом стояла тоненькая красивая девочка и смотрела на людей широко раскрытыми глазами, словно спрашивала их о чем-то.

Письмо

Клочки, клочки, клочки полей тянутся вдоль реки, вдоль ручьев, врезаются в тайгу по склонам сопок. Безмолвны эти вызревшие желтые поля, неподвижны в жарком мареве полуденного осеннего солнца. И только на взлобье одной из сопок, мысом врезавшейся в речную долину, поле властно завладело окрестным пространством, протянулось почти до горизонта. Треть этого поля уже оголена работой.

Бабы кучкой двинулись к ближайшей тени полдничать, и только Екатерина, прихватив узелок с едой, пошла к другому краю поля, где у островка рдяного боярышника остановились кони с жаткой. Подошла и увидела, что Николай спит. Заснул, даже не добравшись до тени кустов, присел, видимо, отдохнуть и заснул.

Екатерина присела рядом, отогнала паутов[3] и мошку, и замерла, глядя на исхудавшее, заросшее многодневной щетиной, черное от непосильной работы лицо мужа. Потом расстелила платок, нарезала черный крошащийся хлеб, раскрыла миску с картошкой, развязала соль, положила рядом огурцы. Потом тихо тронула за руку Николая. Тот застонал во сне, но не проснулся. Тогда она смочила платок водой и провела им по его мокрому лбу, смывая пыль и пот.

Николай проснулся, сел, ошалело со сна провел ладонью по лицу, посмотрел на Екатерину, на еду, молча потянулся за бутылкой с водой, стал пить. Спросил:

— Давно заснул?

— Всего ничего… Мы с бабами смотрим — кони стали. Думали — либо сломался, либо полдничать знак даешь. Они за еду, а я к тебе. Будить поначалу не схотела, а куда денешься? Вскинешься сам со сна, я же виноватая буду, что не разбудила.

— Чего не ешь?

— А сейчас… Притомилась с жары чегой-то… Господи, пожалел бы ты хоть чуток себя. Которые сутки с поля не уходишь. Погляди, на кого похож стал. Краше в гроб кладут…

Николай молча, не поднимая головы, нехотя ел.

Екатерина решилась.

— Все равно скажу… Нет у людей никакой надежды, что все сладится. От темна до темна ломаем, а сделанное видать? Как подумаешь, сколь еще не начато, руки опускаются. Молчишь? А ответчиком тебе быть. Помрешь здесь — спасибо не скажут. А чуть что не так — кого позовут? Николай Перфильев, ступайте на расправу. Держи ответ, председатель, что ночей не спал, работал за троих здоровых мужиков разом, себя не жалел…

— Не надоело одно и то же пилить?

Екатерина всхлипнула. Начала было есть, но не выдержала. Достала в несколько раз сложенный клочок бумаги. Стала медленно разворачивать.

— Что за бумага? — спросил Николай.

— Письмо… от Рогова третьего дня пришло.

— Тебе, что ль?

— Тебе тоже… нам.

— А молчала чего?

— А когда я тебя видала? Все при людях… домой не идешь… Прочитать, что ль?

— Воля твоя. Как хочешь.

— К себе зовет.

— Тебя, что ль?

— Чего заладил? Нас зовет. Пишет, место тебе хорошее приглядел. Вот… «Николаю скажи, чтобы не гробил тебя и себя, от души советую. Уехал бы — глядишь, и распустят ваш колхозишко по малосильности. Люди к месту прибьются, сыты хотя будут…» Да погоди ты… Вот…

Николай стал медленно, с трудом подниматься.

Екатерина торопливо читала дальше: «Николаю я место подыскал. Тут в затоне такой мужик очень даже нужен: чтобы партийный и за других умел отвечать. Квартиру из двух комнат дают тут же. Ты тоже без работы не будешь. А климат здешний, так еще поискать такой надо, здоровый и аккуратный…»

Николай молча пошел к коням. Екатерина опустила письмо, прикусив, чтобы не расплакаться, губу, тоже молча смотрела ему вслед.

Страда, страда…

Вечером все по тому же скошенному полю верхом на коне ехал мальчишка. Следом на поводу шли двое коней. Со встречной телеги кто-то из уезжавших домой баб крикнул ему:

— Езжай на тот конец. Он только заход начал.