Пороги

— Ну, раз решили… Только я что тебе, Галка, скажу — без детей не семья. Сразу не обзаведешься, потом накаешься. Да и он лыжи навострит.

— А то батя на нас оглядывался, когда уезжал, — не выдержала Галя.

— Не оглядывался, верно… — вздохнула мать и спросила у Василия: — Так твоя, говоришь, машина?

— Моя.

— Я чего домой-то прилетела? Народ поднимать надо. Агронома искать, Павла Егоровича. Зерно семенное горит. Стали пробы брать, а оно уже черное по низу. Склад-то наш старый чуть живой…

— Так на собрании все, — сказала Галя.

— Была, нет никого. А зерно перевозить надо, а то без семян останемся.

— Да тебе-то что? Новое купят. Только людей ночью будоражить.

— Ты что такая-то? У меня сердце прям оборвалось, как увидала. Вот что, жених, помогай. Сейчас баб моих соберем, а потом за директором слетаешь. Пусть распоряжение дает, куда семена девать.

Она поднялась, сняла с вешалки куртку Василия, сунула ему в руки.

Спасти и сохранить

Старый зерновой двор был освещен стареньким прожектором и раскачивающимся светом фар. На машинах, на транспортерах, под навесом работали люди. Влажное преющее зерно дымилось. Люди работали сосредоточенно, без смеха и шуток.

— Куда везем? — спросили с прицепной тележки, полной зерна.

— Давай ко мне! — махнул рукой Смолин. — Подъезжай с огорода и через окно… Голову тебе снять за это! — зло сказал он подошедшему агроному.

— Я же вам говорил, Павел Егорович, — навес ненадежный, зальет. Ремонтировать не стали…

— Говорил… Да ты ни днем ни ночью покоя мне не должен был давать.

— Рассчитали — перевезем по морозцу… Мы его перекидали на раз. А тут дожди…

— На два надо было! На три! Что за беспомощность! Неужели я всё за вас решать должен?

— Вы же сами сказали — перезимуют семена.

— Я сказал… А ты агроном! Плевать тебе надо было на то, что я сказал!

— У вас плюнешь…

— Проследишь за каждым килограммом.

Агроном отошел. Перед Смолиным возникла запыхавшаяся мать Галины.

— Машин пять осталось, Павел Егорович. Может, в овощехранилище?

— Нельзя сырое туда. Сушить надо.

— Куда везти, Павел Егорович? — подошел Василий.

— Вези к Шуваловым.

— Они две машины взяли, — возразила мать Галины. — Может, к Пушминым?

— На чемоданах они сидят в баньке. Раскатали им избу сегодня.

— К Марье Федоровне?

— Взяли они.

— К Анисимову?

— Больного человека беспокоить…

— Изба пустая. Да он только рад будет…

— Поехали, — сказал Смолин Василию.

Зерно ссыпали через окно на пол избы Анисимова. Куча зерна быстро росла. Анисимов в накинутом на плечи полушубке сидел на кровати. Нагнулся, взял горсть упавших к его ногам семян, прижал к щеке:

— Теплое…

Смолин сидел рядом, курил.

— Хорошо, что спохватились. Еще день-два — и быть нам без семян.

— Вот это зерно! — пересыпал Анисимов семена из руки в руку. — Какой сорт? Скала?

— Скала…

— Нам бы такое после войны, побыстрее бы на ноги встали.

— А мы менять его надумали. Не отвечает условиям, капризничает.

— Да вы еще везите, — сказал Анисимов, увидев, что зерно кончается.

— Не стесним?

— У меня здесь хоть волков паси — пусто всё. Везите, везите. Меня один дух его на ноги поставит. Чувствуешь, как полем пахнет? Везите…

— Тут, Емельяныч, такое ещё дело… — помолчав, сказал Смолин. — Поскольку ты болел и на собрании сегодняшнем не был, я тебя проинформировать должен…

Он замолчал. Анисимов высыпал зерно на пол, ждал.

— Информируй…

— Туго мне сейчас, — признался Смолин. — Днями на бюро выходим, а у меня, как назло, вся уверенность исчезает. Что ж мы одни со своими проблемами и бедами? Вокруг такое творится…

— Старая это песня, товарищ директор совхоза. Я в свое время тоже под нее подстраивался — мол, не одни мы, до нас ли? Даже пословицу приспособили на этот случай…

— Это какую же? — заинтересовался Смолин.

— Все ту же. Слыхал, наверное? Лес рубят…

— Ясно.

— Вот-вот. А я так соображаю под конец своей жизни — без щепок надо работать.

— Хорошо бы.

— Веришь, что так и надо?

— Верю. Только ведь это со своей колокольни получается…

— Какая она твоя? Наша!

Помолчали.

— Тут из-за тебя наши старики целую кампанию затеяли. Ну и мы на собрании помороковали сегодня — неудобно вроде в стороне оставаться. Выделили тебе путевку. Нас с этим делом сейчас не обижают, работай только.

— Какой с меня работник теперь…

— Не скажи. Мы с тобой, да такие, как мы, ещё немало наработаем. А пока поезжай, долечись… Это хорошо, что шум пошел из-за тебя.

По стенам и потолку поползли отблески фар, за стеной избы надрывно взревела, разворачиваясь, машина. Смолин поднялся, распахнул окно.

— Сюда что ль, Павел Егорович? — сунулся кто-то из темноты.

— Сюда, сюда. Да побыстрее, а то всю избу застудите…

В комнату хлынуло зерно. Оно тяжело ложилось к ногам Анисимова. Он сидел неподвижно, словно вросший в это зерно, смотрел, как оно падает и растекается вокруг.

Осенняя ночь хлестала холодным ветром. Смолины торопливо шли по темной улице заснувшей деревни.