— Прежде всего, давай все поставим на свои места, — возбужденный завязавшимся спором, громко говорил младший. — Хорошо, пусть все это — усилия, нервы, раздражение, несчитанная и немереная работа — вкладываются, как ты настаиваешь, на созидание. На созидание нового, как ты продолжаешь настаивать. Якобы его неизбежная составная часть. Ты не спишь вторую ночь, ешь на ходу черт знает что, ты злишься, споришь, доказываешь, но зато, мол, на наших глазах вырастают дома, колосится хлеб, дымит завод… ну, что там ещё… В общем — растет, строится. Затраты твоей жизни окупаются напрямую. Понимаешь? Тогда мне понятны все твои усилия.
— Подожди, закурю, — сказал, останавливаясь и отворачиваясь от ветра, Павел Егорович. Закурил. По тяжелому дыханию и знакомо закаменевшему лицу было видно, что он не выдержал быстрой ходьбы и усталости. — Что-то я не пойму, — сказал он наконец. — Выходит, не согласен ты меня в созидатели зачислить?
— Согласен, — сорвался с места сын. — Но ведь если приглядеться, то большая часть твоих усилий уходит не на то, чтобы созидать, а на ругань, что не завезли трубы, на беспокойство, что не дали машин, на нервотрепку с проектом, на недоразумения с оплатой труда и так далее, и так далее. Или вот ещё… Мишка или Генка сбросил сверху носилки и разбил кафель. А кто-то спер реле…
— С организацией у нас действительно…
— Сейчас вот семена, вчера дизеля, завтра трубы прорвет, потому что спешили — вот твоя работа. Сутолока мелочей, неразберихи, ошибок, разгильдяйства. Да, да, не обижайся, и разгильдяйства. Давай называть вещи своими именами.
— Интересно, а к какому тогда активу сделанное плюсовать? Как, по-твоему? Все множество сделанного! К неразберихе?
— Не обобщай.
— Это ты обобщаешь.
— Я обобщаю конкретику, то, что вижу вокруг.
— Я тоже. Да, вокруг нашего дома строительные леса, грязь, мусор. Бывает, и носилки падают…
— А я за то, чтобы ничего не падало.
— Представь себе — я тоже за это. Но если что-то упало, то надо чинить.
— Обратно пропорциональная зависимость. Чем больше чинишь, тем меньше делаешь.
— А если наоборот — чем больше делаешь, тем больше чинишь. Чем больше починишь, тем больше сохранишь.
— Это зависит от точки зрения. Здоровье, между прочим, уходит на ошибки, а не на достижения.
Они спорили уже на крыльце своего дома. Смолин толкнул дверь — она не поддавалась.
— Зерном засыпали, — сказал сын. — Пошли через огород.
Пошли через огород.
— Хорошо, если твой максимализм идет от желания делать всё как можно лучше, — сказал, пробираясь в темноте, Смолин. — А если это никому не нужное желание и склонность подсчитывать недостатки? Подсчитывать, подмечать, поскуливать и ничего не исправлять.
— Разберись тут попробуй… — проворчал Виктор, возясь с задней дверью.
Дверь заскрипела, Виктор исчез в темноте, зажег свет.
— Не знаешь, квартирант наш заявился? Дверь запирать? — спросил Павел Егорович.
— Сейчас поглядим, — отозвался сын из глубины дома.
Смолин приоткрыл дверь комнаты, разглядел встающего с постели Василия и отвернувшуюся к стене Галину.
— Спите, спите, — поспешно сказал Смолин. — Я только насчет двери…
— Павел Егорович, — крикнула из-за закрытой торопливо двери Галина. — Я вам ужин на плите оставила. Наверное, теплый ещё.
Смолин сделал многозначительное лицо и прошел на кухню. Сын, стоя у плиты, что-то ел.
— Хозяйкой обзавелись напоследок, — сказал Смолин. — Быстро это они…
— С квартирой бы помог. Первые молодожены. Событие!
Смолин снял со сковородки крышку:
— Ты смотри, правда, теплое… Помочь, говоришь? Мелочи, суета, трата времени. А как должно быть? Приехал новый специалист, женился — а квартира уже наготове. Получай ключ, вселяйся. А у нас… у нас неразбериха. Без которой мы с тобой остались бы, между прочим, без ужина…
Поручение
Утром по дороге в аэропорт газик Смолина попал в пробку «Мазов» на эстакаде плотины. Черт знает, что творилось вокруг. Проползали мимо огромные рычащие машины, выли сирены двухконсольных кранов, спускались и возносились многотонные бадьи с бетоном. Рушилась опалубка с блоков, шипели компрессоры, вспыхивали десятки слепящих огоньков сварки. Внизу монтировались улитки водоводов, устанавливали на фундамент рабочее колесо. А ещё ниже — ревела стиснутая бетонными боками река. Могучий ее бег, многократно усиленный, срывался кипящей струей в пространство, занавесив ближние скалы, тайгу, воду реки холодным маревом брызг…
— Вот и попробуй тут соответствуй, — проворчал Смолин, то и дело поглядывая на часы.
— О чем вы, Павел Егорович? — спросил сидящий за рулем Василий.
— О темпах строительства. У них и у нас. Отстаем… Со страшной силой отстаем.
— А я бы не стал сравнивать, — неожиданно ответил Василий. — У них своя задача, у нас своя. Еще неизвестно, где тяжельше.
— Тяжельше, говоришь? А что? Новая жизнь с бухты-барахты не сложится. Попыхтеть еще придется — мало не покажется. Как соображаешь? Сделаем?
— А куда денешься? Знать бы еще, какая она, эта новая жизнь будет. Теща говорит — сами затеяли, сами и расхлебывайте. Главное, чтобы все по уму было.
— О чем это она? — заинтересовался Смолин.