Пороги

— Виктор давно уехал? — спросил Смолин у Василия.

— Сразу за вами. Позвонил куда-то, потом приходит, говорит — ехать надо. Я ему — совесть-то имей, свадьба послезавтра.

— А он?

— У меня, говорит, тоже дела семейные. Извинился, правда…

— Мне ничего не передавал?

— Ничего. Всё равно, говорит, это самое… Не поедет он никуда. Ты, говорит, ему помоги, если что…

В заснеженном прямоугольнике двора плясала и пела свадьба.

Недопетая песня

Дом Смолина ставили на холме, у дороги, на краю поселка. Уже сложили темные от времени бревенчатые стены, над которыми взметнулись новые смолистые стропила. Внутри был настлан новый, усыпанный стружкой пол. Да ещё оклад белел свежесрубленными плахами. У стен дома стояли рамы окон, рядом — деревянное кружево старых наличников. А ещё на вкопанные новые вереи навесили старые ворота, но забора вокруг еще не было…

В доме работало несколько человек. Смолин с Василием работали наверху, готовили обрешетку будущей крыши. Сверху хорошо был виден почти весь новый поселок, заснеженные поля за ним, неподалеку вырубка, дальше дно будущего моря, а ещё дальше, окрест — сплошным кольцом тайга. Смолин топором ловко вгонял гвозди, Василий делал запилы на стропилах, потом быстро вырубал топором паз…

— Павел Егорович! — крикнули снизу.

Смолин глубоко вогнал топор в бревно, посмотрел вниз. Внизу стояла секретарша с папкой.

— Наряды подписать, — крикнула она.

Смолин спустился в дом, смахнул стружки с самодельного из широкой доски верстака и, пристроившись на нем, стал неторопливо просматривать и подписывать наряды. В доме гулко стучали топоры, звенела пила. Смолин поднял голову, посмотрел на Василия, который вдруг громко и не очень музыкально запел какую-то песню.

— Всё, что ли? — спросил Смолин, отдавая наряды. Секретарша протянула ещё какую-то бумажку. Смолин подписал. Спросил: — С управления звонили?

— Звонили. Сводку просили.

Секретарша ушла. Смолин шагнул было к лестнице, ведущей на крышу, поставил ногу на перекладину, посмотрел наверх, на поющего Василия, хотел что-то сказать и — замер. С трудом поднял руку, чтобы расстегнуть ворот, не дотянулся. Прислонясь спиной к бревнам стены, медленно сполз на пол. Из последних сил поднял голову, посмотрел вверх. Над головой, запутавшись в смолистой сетке стропил, слепило глаза солнце. Но Смолин его уже не видел. Сердце, уколов острой последней болью, сгорело.

А Василий все пел и пел свою песню. Внизу проезжали машины, неподалеку бульдозер расчищал от притаежного мелколесья очередную строительную площадку, у школы разгружали новенькие парты, поднялся с земли и ровно встал в пробуренную яму очередной столб электропередачи, малыш играл у дома, складывая в кучку розоватую лиственничную стружку, пробегавшая мимо с почтовой сумкой Галя остановилась и помахала Василию рукой…

Эпилог

На будущем кладбище совхоза Илимский могила Смолина стала второй. Первой была перенесенная со старого кладбища могилка Полины Витальевны Шуваловой — заслуженной учительницы, сорок четыре года проработавшей в сельской школе старой деревни, будущим летом сожженной дотла, дабы освободить место начинающемуся наполняться Илимскому водохранилищу. Зимой на могилу Смолина цветов было не раздобыть, сплели венки из еловых лап. На месте будущего постамента пока стояла жестяная пирамидка со скромной надписью, старательно выполненной местным самодеятельным художником: «Директор совхоза «Илимский» СМОЛИН П. Е. 1931–1977 гг. А под пирамидкой сиротливо сидела большеглазая кукла, которую принесла на похороны деда внучка Оленька Смолина.

Часть третья Юбилей. 1988 год

Стемнело рано. Машина, миновав плотину и дамбу, мчалась по опустевшей дороге. Лишь изредка проносились не притормаживающие встречные, а обогнать до самого города так никого и не пришлось.

— Помнишь, что творилось на этой дороге раньше? Колонна за колонной, иглы не просунуть, — не выдержав долгого молчания, сказал сидевший за рулем Кураев. — А сейчас тишь да гладь, да божья благодать. Особенно для тех, кому работа не в радость, а поперек горла.

— Так ведь выходной на носу, Анатолий Николаевич, — возразил задремавший было на заднем сиденье Иван Сутырин. — Кто на дачу, кто на рыбалку, кто, как мы с вами, на охоту. И чего вам приспичило возвращаться? Отоспались бы на базе или в нашей деревушке — куда как с добром. А возвращаться, как говорится, поперек годится.

— Я же тебе объяснил — из обкома позвонили. Заместитель министра к нам намылился. То ли летит, то ли прилетел, то ли еще раздумывает. Уточним, что и как, и махнем в твою деревушку.

— Или мы махнем, или нас махнут. Министр он и в Африке министр.

— А мы его с собой прихватим, — улыбнулся Кураев. — Ему не привыкать, из наших, бывших.

— Саторин, что ли?

— Он самый. Вечный зам. Зам у Деда, зам у министра. Но с большими надеждами.

— Какими?

— На безошибочные руководящие указания.

— Ваши?

— Если бы. На свои собственные.

— А сюда тогда зачем? Позвонил бы и все дела.