Пороги

— Знаменитый Седов. Сергей Сергеевич, — представил его Хлебникову Саторин. — Как всегда в первых рядах.

— Куда нам теперь в первые… Подыхать пора, — протягивая Хлебникову руку, сказал Седов. — Надеемся теперь только на ваше безошибочное руководство.

— Вот это правильно, — поддержал его Саторин. — Мы ещё повоюем. Знаменитый Петраков, — представил он Петракова. — Герой Социалистического Труда.

— Я смотрю, тут у вас знаменитых вообще не водится, — пошутил Хлебников.

— Так оно и есть, — поддержал Саторин. — О каждом очерки, книги, фильмы. Даже песни.

— Всегда завидовал вашему времени, — признался Хлебников.

— Все было понятно, — снова выступил вперед Седов. — Цель впереди, и мы — пошли. К коммунизму так к коммунизму. А сейчас… — безнадежно махнул рукой.

Саторин всё ещё продолжал держать руку на плече Петракова:

— Первый десант, перекрытие, плотина. Первая бригада комтруда. Авторитет высочайший.

— Был, — проворчал Петраков. — Каждый день поливают как не знаю кого.

— Ещё разобраться надо, кто в положении с твоим СМУ виноват, — согнав с лица привычную улыбку, вмешалась Мороз.

— Я, кто ещё, — рубил правду-матку подвыпивший Петраков. — Ребята чертежи притащат, а я сижу, как сыч, глазами хлопаю. Делайте, говорю, как лучше. А как лучше — хрен его знает. Думал — вытяну. А оно все хуже и хуже. На пенсию, говорят, пора.

— Ты это кончай! — встряхнул его Саторин. — Если мы свой золотой фонд разбазаривать начнем, никакой перестройки у нас не получится.

— Ты Кураеву об этом скажи, — посоветовала Тамара Леонидовна.

— Скажем, обязательно скажем, — пообещал Саторин. — Для этого и приехали. Это — всеми нами любимая Томочка… — Подвел её за руку к Хлебникову. — Прошу прощения — Тамара Леонидовна. Бессменный секретарь Управления. Тысячи приказов — и каких! — исторических! А каких гостей она тут принимала — ого-го! А память, память какая! Каждого по имени, фамилии, отчеству. Число, день, месяц, год… В каком году меня перевели начальником строительства «Алюминиевого»?

— Шестнадцатого февраля тысяча девятьсот шестьдесят первого года.

— А сюда, в этот кабинет?

— В шестьдесят девятом. В октябре. Если бы ты не уехал, Коля, всё было бы по-другому. Всё. Я абсолютно в этом уверена.

— Галочка, — продолжал представлять Саторин собравшихся в кабинете. — Галина Ивановна Мороз. Где и кем она только не перебывала у нас! Была такая вот девчушка с косичками. Энергии…

— Ты меня как старую полковую лошадь, — снова засмеялась Мороз. — Брала призы, рвалась в бой, ходила в атаки. Какие наездники на ней гарцевали. Не забывайте подсыпать овса, спишем на утруску.

— Сейчас, кажется, профсоюзничает, — погрозил ей пальцем Саторин. — Или ошибаюсь?

— Не ошибаешься, — согласилась Мороз. — Где-то, что-то, зачем-то, для чего-то. А вашего любимого Кураева ненавижу. Ненавижу и всё. Такие вот дела.

— Да, кадры у вас действительно… — неопределенно пробормотал Хлебников.

— Кадры у Деда всегда были по высшему… высочайшему разряду, — убежденно сформулировал Саторин. — Потом мы сами стали кузницей кадров. И каких! Томочка, сколько из нашего Управления вышло министров?

— С вами — девять.

— Школа министров. Звучит? — Повернулся к Хлебникову: — Бери, дарю. Можешь ввернуть в каком-нибудь докладе.

— На плаву сейчас из девяти только два. Да и то… — негромко прокомментировал Рохлин.

— Важен принцип, Борис Львович, — подошел к нему Саторин. — О нем могу сказать, что дважды ему предлагали перейти в кабинет напротив. И дважды он отказался.

— Скромность? Или смелости не хватило? — заинтересовался Хлебников.

— Борис Львович не дурак, — решил объяснить Петраков, которого постепенно стало развозить.

— Как прикажете понимать? — спросил у него Хлебников.

— А чего тут понимать? Не дурак, и всё. Я — дурак, а он умный.

— Где бригады? — спросил у Рохлина Саторин.

— Сидят наготове. Моё мнение — пусть летят. Будем иметь в наличии невыполнение приказа.

Саторин отвел его в сторону, заговорил чуть ли не шепотом, чтобы не услышали остальные.

— Ты безнадежно отстал в этой глуши. Сейчас играют куда хитрее. За невыполнение приказа снимут не его, а меня. За что его снимать? Он прав. У Степко горит годовая программа, город может без тепла остаться. Если он поднимет шум, его дружно поддержат. А мне сформулируют срыв правительственного задания или вроде того. За то, что не сумел предотвратить и обеспечить.

— Он не подчинится.

— Где Стукалов? — раздраженно спросил Саторин.

— Поехал вас встречать.

— Письмо у него?

— У него.

— Сколько подписало?

— Сто сорок три.

— Больше половины, — удовлетворенно констатировал Саторин. — Серьезно поработали. Здорово он вас запугал. Теперь главное… Ребят из бригады надо отпустить по домам, нечего им погоду караулить. Пусть отдыхают. Передай мое распоряжение — вылет отменяется.

— Бесполезно, — сморщился как от боли Рохлин.

— Что бесполезно?

Подошла прислушивающаяся к их разговору Тамара Леонидовна:

— Бесполезно. Кураев им всё рассказал. Объяснил обстановку. Он им вообще все рассказывает. У них так принято ещё с Заполярья.

— Ну, мало ли что у них принято.

— Они выполняют только его распоряжения. Личные, — объяснил Рохлин.