Филин развернул тряпицу и осторожно взял костяную пластину. Действительно размером с открытку, только овальная. Он присмотрелся. Девочка-подросток, чуть наклонив голову, доверчиво глядела на него серьезными серыми глазами. Огромная шляпа и чудной темно-зеленый костюм делали ее похожей на…
– Это Эльфа, – тихо сказала Лора. – Девочка-эльф. Правда похожа?
Филин молча кивнул и протянул Эльфу ей.
– Посмотрите внимательно, нет ли каких-нибудь повреждений. Если все в порядке, будем оформлять.
Лора посмотрела умоляюще.
– Олег Петрович, можно я ее Ольге Тимофеевне отнесу? Хотя бы на один день. Это ее ангел-хранитель. Если Эльфа будет рядом, она сразу поправится.
Филин постучал по столу.
– Ну, если вы в это верите…
– Еще как!
Ольга Тимофеевна спала. Лоре показалось, что сегодня больная выглядит гораздо лучше. Решив дожидаться пробуждения подруги, девушка села на стульчик у окна и, не утерпев, достала из сумки портрет.
– Она мне сегодня приснилась, – вдруг услышала Лора. Ольга Тимофеевна, не отрываясь, смотрела на свою Эльфу.
– Во сне она сказала: «Завтра приду тебя навестить».
– Так и сказала?
– Ага. Так я с утра уже жду.
Чернышевский
Вопреки общему мнению, родители Гаврилы не были юмористами. Фанатичными почитателями классика отечественной литературы, пропагандирующего социальную справедливость и высокие человеческие отношения, впрочем, тоже. Просто они были молоды и к моменту его появления на свет озабочены совсем другим. Несмотря на приближающиеся роды, они помчались участвовать в Грушинском фестивале авторской песни, который за все годы не пропустили ни разу еще с тех времен, когда их привозили туда родители. Именно на фестивале они когда-то познакомились и влюбились друг в друга. Как можно было не поехать? Тем более что до назначенного врачами дня оставалось по меньшей мере три недели. Как водится, они предполагали, а Бог располагал. Поэтому ребенок появился на свет в палатке, а роды принял старый, насквозь прокуренный бард Гаврила Ионович, который на заре туманной юности служил акушером в какой-то районной больничке. В честь него мальчишку и назвали. Впопыхах о классике Николае Гавриловиче Чернышевском никто и не вспомнил, так что по факту он был совершенно ни при чем.
Однако сам Гаврила Николаевич Чернышевский так не думал.
Сегодня он в который раз перечитал слова Николая Гавриловича, которым старался следовать всю жизнь: «Если человек утратит любовь к честности, он быстро вовлечется в такое множество дурных поступков, что приобретет привычку к бесчестным правилам жизни». Золотые слова. Можно сказать, пророческие. Как же так случилось, что он приобрел эту бесчестную привычку? Гаврила Николаевич взъерошил волосы, подпер рукой щеку и пригорюнился. Он всегда гордился своей честностью и праведным образом жизни, достойным памяти великого русского писателя, своего почти что полного тезки. И что? Где душевная гармония, так долго сопровождавшая его по жизни? Что скажут родители? А Оля? Что подумает о нем Оля? Девушку он выбрал, потому что ее звали так же, как жену писателя. Правда, отчество у любимой было не Сократовна, поэтому он не мог, по примеру Николая Гавриловича, называть ее Волгой Саратовной, но все равно, имена возлюбленных их сближали. До последнего времени.
Однако теперь между ним и его кумиром разверзлась пропасть.
Гаврила посмотрел на портрет писателя, стоявший на столе. За круглыми стеклами очков глаза Николая Гавриловича казались строгими и укоряющими. Даже поза – сложенные на груди руки – выглядела какой-то обвиняющей. Да-с, оплошали вы, молодой человек.
– Я вел себя трусливо и недостойно. Как честный человек, я должен исправить свою роковую ошибку!
Гаврила Николаевич Чернышевский встал из-за стола и стремительно вышел вон из дома.
Звонок Гаврилы застал Лору на пути в Гатчину. Там тосковал без хозяина Муми-тролль. Она ездила к нему каждый день. Выгуливала, кормила, чесала брюшко и рассказывала новости. Из всех друзей только он один был рядом. Сначала она хотела забрать собаку в Питер. Ей было не по себе в пустой квартире. Вдвоем с Муми стало бы веселей. Но песик уходить не хотел. Она его понимала. Как же ему уйти? Хозяин вернется, а друга нет. Сбежал на сытные хлеба. Бросил. Как честный пес, Муми-тролль такого позволить себе не мог.
Лора ездила теперь на внедорожнике Германа и поначалу жутко комплексовала, чувствуя себя лилипутом внутри Гулливера. Пару раз она даже протаранила поребрик, потому что этот гибрид слона с носорогом ее, малявку, слушаться не желал. Но фамильное упрямство взяло свое, и в маленьких, но крепких руках большое животное присмирело и стало вести себя довольно прилично.
Знай наших!
Продолжая ехать в потоке машин, она включила громкую связь.
– Лора, я должен с вами немедленно встретиться! – возопил Гаврила Чернышевский.
– Что-то случилось?
Она сбавила скорость.
– Да! И уже давно!
Лора насторожилась.
– Я вас не понимаю. О чем вы? Когда давно?
– Не могу сказать по телефону, но и молчать более не в силах! Снимите тяжесть с моей души!