Портрет Дориана Грея

Gradually the events of the preceding night crept with silent blood-stained feet into his brain, and reconstructed themselves there with terrible distinctness.	Постепенно события прошедшей ночи бесшумной и кровавой чередой с ужасающей отчетливостью стали проходить в мозгу Дориана.
He winced at the memory of all that he had suffered, and for a moment the same curious feeling of loathing for Basil Hallward that had made him kill him as he sat in the chair, came back to him, and he grew cold with passion.	Он с дрожью вспоминал все, что пережито, и на мгновение снова проснулась в нем та необъяснимая ненависть к Бэзилу Холлуорду, которая заставила его схватиться за нож. Он даже похолодел от бешенства.
The dead man was still sitting there, too, and in the sunlight now.	А ведь мертвец все еще сидит там наверху! И теперь, при ярком солнечном свете.
How horrible that was!	Это ужасно!
Such hideous things were for the darkness, not for the day.	Такое отвратительное зрелище терпимо еще под покровом ночи, но не днем...
He felt that if he brooded on what he had gone through he would sicken or grow mad.	Дориан почувствовал, что заболеет или сойдет с ума, если еще долго будет раздумывать об этом.
There were sins whose fascination was more in the memory than in the doing of them; strange triumphs that gratified the pride more than the passions, and gave to the intellect a quickened sense of joy, greater than any joy they brought, or could ever bring, to the senses.	Есть грехи, которые вспоминать сладостнее, чем совершать, -- своеобразные победы, которые утоляют не столько страсть, сколько гордость, и тешат душу сильнее, чем они когда-либо тешили и способны тешить чувственность.
But this was not one of them. It was a thing to be driven out of the mind, to be drugged with poppies, to be strangled lest it might strangle one itself.	Но этот грех был не таков, его надо было изгнать из памяти, усыпить маковыми зернами, задушить поскорее, раньше, чем он задушит того, кто его совершил.
When the half-hour struck, he passed his hand across his forehead, and then got up hastily, and dressed himself with even more than his usual care, giving a good deal of attention to the choice of his necktie and scarf-pin, and changing his rings more than once.	Часы пробили половину десятого. Дориан провел рукой по лбу и поспешно встал с постели. Он оделся даже тщательнее обычного, с особой заботливостью выбрал галстук и булавку к нему, несколько раз переменил кольца.
He spent a long time also over breakfast, tasting the various dishes, talking to his valet about some new liveries that he was thinking of getting made for the servants at Selby, and going through his correspondence.	За завтраком сидел долго, отдавая честь разнообразным блюдам и беседуя с лакеем относительно новых ливрей, которые намеревался заказать для всей прислуги в Селби.
At some of the letters he smiled.	Просмотрел утреннюю почту.
Three of them bored him. One he read several times over, and then tore up with a slight look of annoyance in his face.	Некоторые письма он читал с улыбкой, три его раздосадовали, а одно он перечел несколько раз со скучающей и недовольной миной, потом разорвал.
"That awful thing, a woman's memory!" as Lord Henry had once said.	"Убийственная вещь эта женская память!" -вспомнились ему слова лорда Генри.
After he had drunk his cup of black coffee, he wiped his lips slowly with a napkin, motioned to his servant to wait, and going over to the table sat down and wrote two letters.	Напившись черного кофе, он не спеша утер рот салфеткой, жестом остановил выходившего из комнаты лакея и, сев за письменный стол, написал два письма.