Портрет Дориана Грея

Yes, he would be good, and the hideous thing that he had hidden away would no longer be a terror to him.	Да, он станет другим человеком, и этот мерзкий портрет, который приходится теперь прятать от всех, не будет больше держать его в страхе.
He felt as if the load had been lifted from him already.	Он чувствовал, что с души наконец свалилась страшная тяжесть.
He went in quietly, locking the door behind him, as was his custom, and dragged the purple hanging from the portrait.	Он вошел, тихо ступая, запер за собой дверь, как всегда, и сорвал с портрета пурпурное покрывало.
A cry of pain and indignation broke from him.	Крик возмущения и боли вырвался у него.
He could see no change, save that in the eyes there was a look of cunning, and in the mouth the curved wrinkle of the hypocrite.	Никакой перемены! Только в выражении глаз было теперь что-то хитрое, да губы кривила лицемерная усмешка.
The thing was still loathsome-more loathsome, if possible, than before-and the scarlet dew that spotted the hand seemed brighter, and more like blood newly spilt.	Человек на портрете был все так же отвратителен, отвратительнее прежнего, и красная влага на его руке казалась еще ярче, еще более была похожа па свежепролитую кровь.
Then he trembled.	Дориан задрожал.
Had it been merely vanity that had made him do his one good deed?	Значит, только пустое тщеславие побудило его совершить единственное в его жизни доброе дело?
Or the desire for a new sensation, as Lord Henry had hinted, with his mocking laugh?	Или жажда новых ощущений, как с ироническим смехом намекнул лорд Генри?
Or that passion to act a part that sometimes makes us do things finer than we are ourselves?	Или стремление порисоваться, которое иногда толкает нас на поступки благороднее пас самих?
Or, perhaps, all these?	Или все это вместе?
And why was the red stain larger than it had been?	А почему кровавое пятно стало больше?
It seemed to have crept like a horrible disease over the wrinkled fingers.	Оно расползлось по морщинистым пальцам, распространялось подобно какой-то страшной болезни...
There was blood on the painted feet, as though the thing had dripped-blood even on the hand that had not held the knife.	Кровь была и на ногах портрета -- не капала ли она с руки? Она была и на другой руке, той, которая не держала ножа, убившего Бэзила.
Confess? Did it mean that he was to confess?	Что же делать? Значит, ему следует сознаться в убийстве? Сознаться?
To give himself up, and be put to death?	Отдаться в руки полиции, пойти на смерть?
He laughed.	Дориан рассмеялся.
He felt that the idea was monstrous.	Какая дикая мысль!
Besides, even if he did confess, who would believe him?	Да если он и сознается, кто ему поверит?
There was no trace of the murdered man anywhere. Everything belonging to him had been destroyed. He himself had burned what had been below-stairs.	Нигде не осталось следов, все вещи убитого уничтожены, -- он, Дориан, собственноручно сжег все, что оставалось внизу, в библиотеке.
The world would simply say that he was mad.	Люди решат, что он сошел с ума.