Портрет кавалера в голубом камзоле

– Сходил… а потом как отрезало. Зачем мне Полина, когда есть ты? Играя Антония, я представлял Клеопатрой тебя… Ты лучше подходишь на эту роль! Ты… страстная, восточная женщина… у тебя огонь в глазах…

– Опомнись, Митин! Ой, прости… Егор…

– Я для тебя ничтожество? Да? – вскипел он. – Нищий актеришка? Бездарь? Ну, признайся же! Скажи честно, что собираешься продать себя подороже. Такому, как Зубов! У него же вместо сердца – кошелек! А я буду дарить тебе любовь… Впрочем, любовь нынче стала товаром… Все покупается и продается!

Он забежал вперед и схватил Тамару за руку так сильно, что она вскрикнула.

– А если бы это я убил Полину? И расчистил тебе дорогу? Ты бы стала меня уважать? Если бы это я убил ее льстивых «шестерок»? Чтобы тебе легче дышалось? Чтобы ты по праву царила там, где тебя незаслуженно притесняли? Чтобы все восхищение публики, все комплименты, все цветы доставались тебе…

Наримова дернулась, но Митин стиснул железными пальцами ее тонкое запястье и не отпускал. Его лицо перекосилось, глаза бешено сверкали.

– Что? Испугалась? Но разве не этого ты втайне желала? Чтобы они все были наказаны! Чтобы поплатились за свое пренебрежение, за свою гордыню! Я показал им, кто настоящий хозяин положения. Сначала я отравил Полину…

– Господи! Ты же знал о моей привычке пить из ее чашки…

– Я был начеку и не позволил бы тебе этого сделать в тот раз. Я не спускал глаз с чашки в перерывах между выходами Полины на сцену. Ты бы не пострадала. Потом я убил Лиду Лихвицкую…

– Ее-то за что?

– Разве тебя не злило раболепие, с которым она относилась к Жемчужной? Ее крокодиловы слезы, когда той не стало? Я дождался, пока эта лицемерная дрянь вернется с похорон, явился к ней домой и…

– Замолчи! – не оставляя попыток высвободиться, всхлипнула Тамара. – Ты все врешь! Ты бы не смог…

– Думаешь, у меня кишка тонка? – взвился Митин. – Ты меня всегда недооценивала. И напрасно! Я все рассчитал. Лихвицкая удивилась моему приходу, но впустила…

– Я не хочу этого слышать! Не хочу!

Снег то падал, то переставал. Небо почти очистилось, и порхание снежинок в солнечной дымке казалось столь же невозможным, как и дикие признания Митина. Он кричал, Тамара вырывалась. Прохожие обходили их, с любопытством оглядываясь.

– Не хочешь? Ты и раньше не хотела меня слушать, не обращала на меня внимания! – бесновался он. – И я решил принести тебе жертву, как языческой богине! Три жизни в обмен на твою благосклонность. Я расчистил тебе дорогу к славе. Никто не сделал бы для тебя больше! Никто! Твой Зубов – тряпка! Он пускает слюни и сопли вместо того, чтобы отыскать и наказать убийцу! Нанял детективов, которые разводят его на деньги. Да, у меня нет солидного счета в банке… но я пошел на убийство ради тебя…

– Ты… сумасшедший…

Митин громко, раскатисто захохотал. Он бросил шапку на тротуар и удерживал Тамару уже двумя руками.

– Да, я безумен! Безумен! А кто, по-твоему, свел меня с ума? Полина своей холодностью… своим презрением… потом ты. Все женщины одинаковы! Ваш бог – упакованный мэн на крутой тачке! Чем вы с Полиной лучше потаскух, которые торгуют собой? Честно говоря, мне ни капельки не жалко ни ее, ни Лихвицкую. Вот Катюха Бузеева вызывала у меня сочувствие. Но я знал, что ее дружеское расположение испарится, как только я решу приударить за ней. Отличный парень Егор сразу превратится в неимущего актеришку, который смеет предлагать ей просто любовь… без щедрой оплаты сексуальных услуг, без пресловутых «перспектив» и «бонусов» в виде дорогостоящих подарков. Мне пришлось здорово накрутить себя, чтобы отправить ее вслед за Полиной и Лидой. Она очень кстати заболела. Я отправился проведать ее…

– Пусти! – взвизгнула Тамара. – Я позову на помощь! Я… в милицию пойду…

– Тебе никто не поверит, – злобно осклабился он. – Всем известно про твою ненависть к Полине. Ты бы с удовольствием прикончила ее, если бы смогла. Я исполнил твое невысказанное желание, только и всего. Где же благодарность? Где сочувствие, наконец?

– Ты еще ждешь сочувствия?

– Ради тебя я погубил свою душу! Взял на себя твой грех! Сколько раз ты убивала Полину в своем воображении? Ну же, давай, покайся…

Наримова уже не плакала. Слезы в ее глазах высохли от ужаса, от чудовищных признаний Митина, которого она никогда в жизни не заподозрила бы ни в чем подобном. Он производил впечатление обычного недотепы, безобидного слабака, не способного постоять за себя. Только на сцене он преображался, и то не в злодея. А в тихом омуте, оказывается…

– Пусти, руку сломаешь! – завопила она, задыхаясь от ярости. – Ты маньяк! Псих!

– И куда ты побежишь? К Зубову? Или в милицию? Доносить на меня? Так я от всего откажусь… По-твоему, я идиот брать на себя убийство трех человек? С какой стати? Три истеричных бабенки покончили с собой… туда им и дорога. Видишь, какой я ловкий негодяй?

Он засмеялся без прежнего задора, скорее с горечью.

– Ты псих, – подавленно повторила Тамара.

Митин вдруг разжал пальцы и оттолкнул ее:

– Давай, беги… Может, успеешь догнать Зубова и предупредить его, что… Впрочем, он давно укатил. Не успеешь…