Портрет леди

Изабелла была в тот раз очень мила с ней. Графиня Джемини, которой сразу понравилась сноха, не была ослеплена завистью к ней. Графиня Джемини всегда отмечала, что легче уживалась с умными женщинами, чем с такими же глупыми, как она сама. Глупые никогда не понимали степень ее мудрости, а умные – по-настоящему умные – были способны оценить всю глубину ее глупости. Ей казалось, что, какими бы разными внутренне и внешне ни были, но они с Изабеллой всегда могли найти общий кусочек почвы под ногами. Этот кусочек, может быть, невелик, но зато почва эта твердая. И потом, графине Джемини было приятно находиться рядом с Изабеллой. Она постоянно ожидала момента, когда Изабелла взглянет на нее свысока, но этот момент постоянно откладывался. Она спрашивала себя, когда же это произойдет, и не понимала, почему ничего не происходит. Ее сноха относилась к ней спокойно и не выражала по отношению к ней ни презрения, ни восхищения. На самом деле Изабелле и в голову не приходило осуждать графиню Джемини – не осуждаем же мы за отсутствие моральных принципов кузнечика. Она, впрочем, не была равнодушна к сестре мужа и даже немного побаивалась ее – графиня не переставала удивлять ее своей экстраординарностью. Ей казалось, что у золовки не было души, – она напоминала Изабелле погремушку, в которой, если тряхнешь, что-то брякало. Вот это побрякивание, казалось Изабелле, и являло собой духовный мир графини – маленький усохший орешек метался внутри оболочки. Как можно было презирать ее, когда она была такой необычной, что ее даже было невозможно с кем-нибудь сравнить! Изабелла пригласила бы графиню Джемини снова (о приглашении графа вопрос даже не ставился), но Озмонд после женитьбы без стеснения высказался откровенно в том духе, что Эми была глупейшим существом, чье безрассудное поведение в некотором роде вредно для окружающих. Затем он заявил, что у сестры нет сердца, и добавил, что она раздала его по кусочкам, как свадебный торт. Отсутствие приглашения, конечно, являлось помехой для поездки графини в Рим, но именно в этот момент нашего повествования она вдруг неожиданно получила предложение провести несколько недель в палаццо Рокканера. Приглашение пришло от самого Озмонда, который, правда, добавил, чтобы она приготовилась вести себя очень тихо. В полной ли мере графиня поняла, что хотел этим сказать брат, неизвестно, но она согласилась приехать на любых условиях. Более того, ее мучило любопытство – в первый визит у нее сложилось впечатление, что брат ее нашел жену себе под стать. Перед его женитьбой она жалела Изабеллу, причем настолько, что серьезно задумалась – если, конечно, можно предположить, что она могла серьезно задумываться, – о том, чтобы встать на ее защиту. Но потом графиня Джемини успокоилась. Озмонд был все так же высокомерен – но его жена не стала легкой добычей. Графиня была неточна в оценках, но ей показалось, что, если бы Изабелла выпрямилась, высоты духа в ней хватило бы на двоих. Теперь графиню снедало любопытство, ей хотелось узнать, встала ли уже Изабелла во весь рост, – вид униженного Озмонда доставил бы его сестре огромное удовольствие.

За несколько дней до отъезда в Рим слуга подал ей карточку с простой надписью – «Генриетта Стэкпол». Графиня провела пальцем по лбу, пытаясь вспомнить хоть кого-нибудь по имени Генриетта. Затем слуга заметил, что леди просила его сказать, если графиня не вспомнит ее имени, то сразу узнает при встрече. Выйдя к гостье, графиня Джемини действительно сразу вспомнила, что встречала ее у миссис Тачетт, тем более что Генриетта ничуть не изменилась. Это была единственная знакомая графине представительница мира литературы – единственная, разумеется из ныне живущих, поскольку сама графиня была дочерью поэтессы. Графиня, будучи вполне добродушной женщиной, посчитала визит такой популярной личности очень лестным. И потом, ей хотелось узнать, было ли у мисс Стэкпол что-нибудь общее с ее матерью. Но американская подруга Изабеллы вовсе не походила на ее мать. С первого взгляда можно было определить, что эта леди была гораздо более современной, и у графини создалось впечатление, что в далеких странах произошли заметные перемены к лучшему в облике женщин, занимающихся литературой. Мать графини обычно набрасывала римский шарф на обнаженные плечи, и лавровый венок – на блестящие локоны. У нее был мягкий, нечеткий говор с южным акцентом, она часто вздыхала и была абсолютно непредприимчивой. Генриетта же была всегда аккуратно одета и причесана, отличалась живостью и деловитостью. Ее манеры казались совершенно непринужденными. Графиня Джемини неохотно осознала, что корреспондентка «Интервьюера» была гораздо более, чем ее мать-поэтесса, развита и эрудированна.