– Он оставил мне этот дом, – сказала новоявленная вдова. – Но, разумеется, я не собираюсь в нем жить – мой дом во Флоренции гораздо лучше. Завещание вскрыли три дня назад, и я уже распорядилась о продаже. Мне завещана также часть капитала; но я не поняла еще, должна ли я оставить ее здесь. Если нет, я заберу ее. Ральф, естественно, унаследовал Гарденкорт; не уверена, сможет ли он содержать его. Отец, конечно, хорошо обеспечил его, но кучу денег раздал на сторону; не забыл даже ораву дальних родственниц в Вермонте. Впрочем, может быть, Ральф сможет жить в Гарденкорте, который он очень любит, летом – со служанкой и младшим садовником. В завещании мужа оказался один неожиданный пункт, – добавила миссис Тачетт. – Он оставил состояние моей племяннице.
– Состояние? – негромко переспросила мадам Мерль.
– Изабелла получила что-то около семидесяти тысяч фунтов.
Мадам Мерль стиснула руки, лежащие на коленях; потом она подняла их к груди, не разнимая, и держала так несколько мгновений, глядя слегка расширившимися глазами прямо в глаза подруги.
– О! – вырвалось у нее. – Какое умное создание!
Миссис Тачетт бросила на нее быстрый взгляд.
– Что ты хочешь этим сказать?
Мадам Мерль на мгновение порозовела и опустила глаза.
– Определенно, только умная особа могла достичь такого результата – без малейших усилий.
– Она действительно не прикладывала никаких усилий – так что не стоит говорить, что она добивалась.
Мадам Мерль весьма редко можно было обвинить в создании неловкой ситуации; с ее мудростью, она быстро смогла переакцентировать высказанное ею, несколько изменив окраску и подав в выгодном свете.
– Друг мой, Изабелла – очаровательнейшая девушка в мире, потому и получила эти семьдесят тысяч фунтов. А ее незаурядный ум – часть ее очарования.
– Я уверена, она ничего подобного не ожидала; да и я, признаться, тоже, потому что он ничего не говорил мне об этом. Она никак не могла на это рассчитывать. То, что она – моя племянница, ничего для него не значило. Это совершенно от нее не зависело.
– Ах, – сказала мадам Мерль, – просто улыбка судьбы!
Миссис Тачетт пожала плечами.
– Нельзя отрицать – она везучая. Но от такой удачи она просто поглупела.
– Ты имеешь в виду, что она не знает, как распорядиться деньгами?
– Об этом, я уверена, она вряд ли вообще задумывается. Она вообще в абсолютном смятении. Словно за ее спиной кто-то выстрелил из пушки, и она ощупывает себя, чтобы убедиться, не задело ли ее. Не прошло и трех дней, как ее посетил лично главный душеприказчик – он хотел сам доложить ей о наследстве. Он потом рассказал мне, что, когда он кончил говорить, она разрыдалась. Деньги в банке, она может получать проценты.
Мадам Мерль тряхнула головой. Улыбка, теперь уже мягкая, блуждала на ее губах.
– Она сделает это два-три раза, и это войдет у нее в привычку, – сказала она. – А что думает об этом твой сын? – добавила она, помолчав.
– Он покинул Англию еще до того, как это выяснилось, – волнение и недомогания совсем измучили его, и он поспешил на юг. Он сейчас все еще по дороге на Ривьеру – я не получала от него никаких известий. Но вряд ли он будет возражать против воли отца.
– Его доля наследства, как я поняла, сильно уменьшена?
– Несомненно, с его согласия. Я знаю, он просил отца оставить что-нибудь американской родне. Он совершенно не гоняется за тем, чтобы его считали «персоной номер один».
– Все зависит от того, кого он сам считает «персоной номер один», – медленно проговорила мадам Мерль, опустив глаза. – Могу я повидать нашу счастливицу? – спросила она немного погодя.
– Конечно. Только она не выглядит счастливицей. Все эти дни у нее не менее скорбный вид, чем у Мадонны Чимабуэ[35]
. – И миссис Тачетт позвонила в колокольчик.Изабелла появилась сразу же после того, как лакея отправили за ней; мадам Мерль нашла сравнение миссис Тачетт очень точным. Девушка была бледна и удручена – и то, что она была вся в черном, особенно это подчеркивало; однако когда она увидела мадам Мерль, лицо ее озарилось счастливой улыбкой. Мадам Мерль шагнула к ней, положила руки ей на плечи, несколько секунд смотрела на нее и, наконец, поцеловала – словно возвращая поцелуй, полученный от Изабеллы в Гарденкорте. И это был единственный жест, которым гостья, будучи образцом утонченного вкуса, намекнула на то, что она рада за свою юную подругу, осчастливленную свалившимся наследством.