Портрет леди

Меньше чем через неделю после отъезда мадам Мерль девушка сидела в библиотеке с томиком, содержимое которого не особенно захватило ее внимание. Она расположилась в глубокой оконной нише, из которой был виден печальный, залитый дождем сад, а так как библиотека была в боковом крыле, расположенном под прямым углом к фасаду, Изабелла видела и парадный вход, где экипаж доктора ждал его уже два часа. Ее тревожил столь долгий визит врача, но, наконец, Изабелла увидела, как он появился на пороге, постоял несколько мгновений, натягивая перчатки и неподвижным взглядом уставившись в колени лошади. Затем он сел в экипаж и уехал.

Изабелла просидела в нише еще полчаса; в доме стояла гнетущая тишина. Было так тихо, что Изабелла даже испугалась, услышав шаги, медленно приближающиеся по толстому ковру. Она быстро повернулась и увидела Ральфа Тачетта. Он стоял, как обычно засунув руки в карманы, но словно кто-то стер обычную легкую полуулыбку с его лица.

Она рванулась ему навстречу – в ее движении и взгляде был немой вопрос.

– Все кончено, – произнес Ральф.

– Вы хотите сказать, что дядя… – Слова замерли у нее на губах.

– Час назад мой отец скончался.

– Бедный мой Ральф, – пробормотала Изабелла, протягивая к нему руки.

Глава 20

Почти две недели спустя после описанных событий элегантный кеб доставил мадам Мерль к дому на Винчестер-сквер. Сойдя с подножки, она увидела между окнами гостиной большую аккуратную деревянную свежевыкрашенную табличку, где на черном фоне белели слова «Продается частный особняк» и приводилось имя агента, к которому следовало обратиться.

– Определенно, они не теряют времени даром, – пробормотала гостья, и, постучав в дверь массивным латунным молоточком, стала ждать, когда ей откроют. – Вот уж поистине практичная страна!

И в самом деле, даже пока она поднималась по небольшой лесенке в гостиную, она уже наблюдала везде свидетельства того, что дом скоро будет покинут: снятые со стен, на диване громоздились картины, шторы с окон и ковры с полов исчезли.

Миссис Тачетт приняла ее и в нескольких словах предупредила, что соболезнования подразумеваются сами собой.

– Я знаю, что ты скажешь, – что он был очень хорошим человеком. Но я и так это знаю – и лучше, чем кто-либо, поскольку давала ему возможность проявить себя. Следовательно, я была хорошей женой.

Миссис Тачетт добавила, что мистер Тачетт перед кончиной подтвердил это.

– Он проявил ко мне щедрость, – продолжала она. – Не могу сказать, что эта щедрость превзошла мои ожидания, поскольку я ничего и не ожидала. Ты же знаешь, я никогда ничего не жду. Но, по всей видимости, он решил отметить тот факт, что, хотя я и жила почти все время за границей и вращалась – могу смело в этом признаться – в заграничном обществе, никого другого ему я не предпочла.

«Никого, кроме себя самой», – мысленно возразила ей мадам Мерль; однако эта ремарку никто не мог услышать.

– Я не пожертвовала своим мужем ради кого-то другого, – решительно продолжила миссис Тачетт.

«О нет, – подумала мадам Мерль, – ты никогда ничем не пожертвовала ради другого!»

Эти безмолвные комментарии носили несколько циничный характер, что требует пояснений, поскольку они не соответствуют тому представлению – может быть, поверхностному, – которое уже сложилось у нас и об этой даме, и о миссис Тачетт. Более того, мадам Мерль даже и не приходило в голову истолковать последние слова миссис Тачетт как намек на какие-то обстоятельства в ее жизни. Просто в тот момент, когда она переступила порог этого дома, ее вдруг осенило, что смерть мистера Тачетта имеет некие последствия, и для небольшого кружка людей, в который она не входила, эти последствия должны были быть довольно прибыльны. Конечно, это все было известно и ранее, и она не раз размышляла об этом, пока оставалась в Гарденкорте; но одно дело – предвидеть в мыслях, а другое – оказаться свидетелем весьма ощутимых результатов происшествия. Мысль о разделе имущества – она мысленно почти назвала его «добычей» – не нравилась ей, угнетая ощущением того, что она чужая на этом «празднике жизни». Я далек от того, чтобы назвать мадам Мерль черной завистницей, но ведь мы уже знаем, что у нее были желания, которые не сбылись. Если бы ее спросили, она, конечно, сказала бы с насмешливой улыбкой, что не имеет ни малейшего отношения к наследству мистера Тачетта. «Между нами никогда ничего не было. Ни вот столечко! – сказала бы она, коснувшись большим пальцем кончика среднего и щелкнув ими. – Бедняга!»

Поспешим добавить, что если в ее душе и возникло в настоящий момент нечто вроде зависти, то она постаралась ничем не выдать своих чувств. В конце концов, ее симпатии к подруге хватало не только на то, чтобы сочувствовать ее потерям, – мадам Мерль была способна радоваться и приобретениям миссис Тачетт.