Портрет леди

– Я не согласна с вами, – сказала она, – и думаю по-другому. Не знаю, успешно ли я выражаю свое «я», но знаю, что ничто лучше меня самой меня не выражает. Ни по каким вещам обо мне судить невозможно, наоборот, это скорее преграда, препятствие, к тому же абсолютно случайное. И платья, которые я себе выбираю, вовсе не выражают моего «я». И упаси бог меня от этого!

– Вы одеваетесь очень хорошо, – вставила мадам Мерль.

– Возможно, но мне все-таки не хотелось бы, чтобы обо мне судили по одежде. Мои наряды говорят не о моем вкусе, а о вкусе моей портнихи. Да и ношу я ее вовсе не по своему выбору – он мне навязан обществом.

– А сами вы, конечно, совершенно не дорожите своими нарядами и предпочли бы ходить в рубище, – с легкой иронией заключила мадам Мерль, фактически положив конец дискуссии.

Вынужден признаться – хотя это может слегка подпортить тот идиллический образ привязанности нашей героини к своей старшей и более опытной подруге, – что Изабелла не сказала ей ни слова ни о лорде Уорбартоне, ни о Каспаре Гудвуде. Она лишь упомянула, что ей представлялась возможность сделать весьма выгодную партию. Лорд Уорбартон покинул Локли и уехал в Шотландию, взяв с собой сестер, и, хотя он несколько раз присылал Ральфу письма, справляясь о состоянии мистера Тачетта, девушке, разумеется, это не причиняло такого беспокойства, как если бы он наезжал время от времени, будучи рядом. Конечно, он умел превосходно владеть собой, но Изабелла не сомневалась, что, посещая Гарденкорт, он бы непременно встретился с мадам Мерль, а встретившись – непременно проникся бы к ней расположением и проговорился бы ей о своей любви к ее юной приятельнице.

Случилось так, что во время всех предыдущих визитов мадам Мерль в Гарденкорт – а все они были гораздо короче нынешнего – лорда либо не было в Локли, либо он почему-то не навещал Тачеттов. Поэтому, хотя мадам Мерль и была наслышана о нем как о высочайшем лице графства, у нее не было причины подозревать в нем искателя руки только что привезенной из Америки племянницы миссис Тачетт.

– У вас впереди столько времени, – сказала она в ответ на полупризнания, сделанные Изабеллой, которая вовсе не стремилась открыться полнее и даже ругала себя за то, что сказала лишнее. – Я очень рада, что вы не сделали решительного шага – что у вас еще все впереди. Для девушки только полезно отказаться от двух-трех предложений – разумеется, если они не лучшие, на что она может рассчитывать. Простите, если это звучит приземленно, – иногда бывает необходимо взглянуть на вещи с обыденной точки зрения. Только не отказывайте ради удовольствия отказывать – конечно, приятно показать свою власть, но ведь согласие – также ее проявление. Когда часто отказываешь, можно просчитаться. Я-то как раз избежала этой ошибки – не отказывала слишком часто. Вы – изумительное создание, и мне хотелось бы видеть вас женой какого-нибудь премьер-министра. Но, говоря откровенно, вы – не bon parti[31]. Вы очень красивы и необыкновенно умны, словом, вы – исключительная девушка. Но, похоже, у вас весьма смутные представления о земных благах – из этого я могу заключить, что вы не отягчены излишними доходами. Жаль, что у вас нет денег.

– Да, жаль, – спокойно отозвалась Изабелла, не вспомнив, по-видимому, в эту минуту, что уже два благородных джентльмена сочли ее бедность грехом вполне извинительным.

Не вняв рекомендациям любезного сэра Мэтью Хоупа, мадам Мерль не стала ждать «развязки», как теперь именовалось то, чем должна была, по-видимому, закончиться болезнь мистера Тачетта. У нее были другие обязательства, которые она не могла нарушить, и она покинула Гарденкорт – конечно, намереваясь перед отъездом из Англии непременно навестить миссис Тачетт, здесь или в Лондоне. Ее прощание с Изабеллой говорило о зарождении дружбы даже больше, чем первая встреча.

– Я буду в шести домах, – сказала она, – но там не будет никого, кто мне был бы так же мил, как вы. Там будут только старые друзья; в моем возрасте уже не заводят новых. Для вас я сделала исключение. Огромное, если хотите знать! Помните это, и не судите меня строго. Ваша вера в меня будет мне наградой.

Вместо ответа, Изабелла поцеловала ее – она была из тех, кто с легкостью исполняет сей ритуал, и мадам Мерль вполне удовлетворилась этой лаской.