Портрет влюбленного поручика, или Вояж императрицы

О Дарье Алексеевне отзывались по-разному. Все отдавали должное ее внешности высокой статной темноволосой красавицы, но мало кого привлекал характер второй супруги поэта. Она была сдержанной в проявлении чувств, почти надменной в неприветливом обращении даже с друзьями мужа и неожиданно чувствительной в самые неподходящие минуты, когда ей приходилось оставлять гостей, чтобы скрыть набегавшие слезы. Одни считали ее брак с поэтом следствием взаимного уважения и в какой-то степени расчета — до 28 лет Дарье Алексеевне не удавалось выйти замуж. Чувства Державина конечно же принадлежали умершей Пленире — Екатерине Яковлевне. Отношение к Дарье Алексеевне отличалось скорее нарочитой восторженностью, чем подлинной увлеченностью. Но сама она скрывала гораздо более глубокую привязанность к поэту. И дело не том, что Дашенька Дьякова окажется не в пример своей предшественнице превосходной хозяйкой, расчетливой, бережливой, способной справиться со всеми теми материальными затруднениями, которые столько лет отравляли жизнь Державину. Все долгие годы своего вдовства, а она переживет мужа почти на тридцать лет, Д. А. Державина посвятит увековечению памяти поэта. По завещанию она оставляет значительные средства на стипендии в Казанском университете, чтобы сохранить любимую „Званку“, выделяет капитал на создание в ней женского монастыря с училищем при нем, который был открыт в 1869 году.

Для Боровиковского это, казалось бы, привычное и вместе с тем принципиально новое решение. Зелень, составлявшую среду, в которой помещались модели художника, заменяет перспектива барского дома, реки и парка, на фоне которых достаточно ясно читается фигура Державиной, но становится совсем небольшим ее лицо. На первом плане оказывается светлое, вышитое, с пышными модными рукавами платье, широкая полоса шали. Взгляд зрителя невольно отвлекается от лица хозяйки „Званки“ широким гостеприимным жестом, которым она отводит руку в сторону рисующегося на ясном фоне неба дома. Именно помещица, хозяйка, но не та давняя женщина с портретов Боровиковского, о которой „Московский Меркурий“ рассуждал, что она должна выказывать свою чувствительность в разговорах, движениях и голосе, „а пуще всего в глазах“, „открыть свою грудь всему горестному, всему угнетенному, всему слезящему и дойти до страсти к добру и желания всеобщего блага“. И если спокойная, уравновешенная Державина останется далека религиозному фанатизму, это не помешает ей после смерти мужа близко сойтись со своими соседями по имениям — графиней А. А. Орловой-Чесменской, Аракчеевым и архимандритом Фотием, отойдя от давних державинских единомышленников и друзей.

В них есть внутреннее родство — в хозяйке „Званки“ и княгине М. И. Долгорукой, которую художник пишет скорее всего непосредственно перед Отечественной войной 1812 года. Дочь петербургского купца, урожденная Апайщикова, Маргарита Ивановна несомненно обладала сильным характером, чтобы не только выйти замуж за прямого потомка государыни-невесты и любимца Петра II, И. А. Долгорукого, приобрести титул, но и с достоинством его носить, заставить себя признать в высшем свете, к которому принадлежал ее муж. Художник внимательно всматривается в ее спокойное, исполненное уверенности в себе лицо, крупные правильные черты лица, тронутый легкой грустью открытый взгляд темных глаз. Княгиню не стесняет ни модное открытое платье, ни жемчуга, многими рядами обвивающие ее шею, и нарочито небрежную короткую прическу. Той же определенностью без тени мечтательности отмечено и цветовое решение портрета — звучные контрастирующие пятна вишневого, голубовато-серого, черного и золотистого цветов. Скульптурно пролепленная голова и тело рисуются на нейтральном однообразном фоне, подчеркивая весомость и материальность фигуры.

Боровиковский первым пишет портрет мужа М. И. Долгорукой — Алексея Алексеевича, который незадолго до этого был назначен Симбирским генерал-губернатором, а после смерти в 1814 году жены стал губернатором Москвы. Супруги имели четырех сыновей, из которых один — Ростислав Алексеевич был однополчанином Лермонтова и хорошим знакомым пушкинской семьи. По утверждению Бартенева, жена Р. А. Долгорукого не отходила от постели умиравшего Пушкина и с ее слов известны последние часы жизни поэта.