Портреты Пером (СИ)

В центре стоит девушка-модель, придерживая драпировку одной рукой у плеча, другой едва прикрывая низ живота, скорее для вида. Расслаблена; прямая, стройная, длинноногая, с впалым, обрисовывающим границу рёбер животом, небольшой, но приятно округой грудью. С чуть желтоватой кожей, указывающей на азиатское происхождение. Агатовые волосы рассыпаются по плечам, текут по обнажённой спине, опускаясь до пояса. В лице спокойствие богини, уголки губ приподняты насмешливо. Глаза, густо очерченные стрелами ресниц, прикрыты. Свет рисует линию шеи и подбородка – голова в три четверти. Она была профессиональной натурщицей или очень любила своё дело – одно из двух.

Шорох карандашей в тишине рассыпается на отдельные звуки – у кого ровное, у кого отрывистое, где – почти паническое быстрое шуршание. Под арчатыми сводами гулко раздаются шаги преподавателя, поднимая с пола потревоженные частицы мела. Мелом пахнет, запах мела, сухой, шуршащий и ломкий, пропитал светлую комнату. Пыль плавает в лучах холодного света.

– Штрих – по форме, по форме! Понимаете, что это значит? – сухой палец тыкает в лист перед студентом. Чарли вздрагивает. Сегодня он опять не мог уснуть, пришлось глотать таблетки. Надо идти за новым рецептом, но как мучительно – стоять в очереди, шум, люди… И голова болит.

– Да, понимаю, сэр, – отвечает ровно.

На них уже начинают оглядываться.

– Зато я ничего не понимаю, Олденсон. То мы отправляем ваши работы на европейские конкурсы, а то вы не можете положить штрих, соблюдая форму объекта – это как понимать?

– Не знаю, сэр. Меня мучает бессонница в последнее время…

– Ну так пейте таблетки! В июле нужна будет качественная работа от вас, и даже не вздумайте мне к тому времени сказать, что создать её не сможете! Всё на сегодня. Можете идти, всё равно толку с вас нет.

Шаги удаляются.

Чарли молча поднимается с рабочего места под взглядами, которые украдкой бросают на него однокурсники. Они его ненавидят, да. Чарли прощается многое. Например, десяток неудачных работ за одну, от которой вся кафедра приходит в восторг. Полгода неуклюжего штриха, вялых мазков и мятой формы за один – шедевр.

Он молча скидывает в сумку карандаши, ластик, резак. Почти не глядя. Боль в голове давит изнутри, больно даже дышать, даже поднимать веки.

Девушка с постамента насмешливо смотрит на него из-за полуопущенных ресниц. Как она, голая, умудряется быть выше его и чувствовать себя увереннее? Как?

Он срывает с мольберта рисунок, не заботясь об упавших кнопках, комкает его и на выходе из аудитории бросает в корзину для мусора.

Прикрывает за собой дверь.

До звонка ещё пять минут, потому в коридоре пусто. А, нет; у гипсового бюста какого-то древнегреческого философа стоит девушка. На звук открывшейся двери она резко оборачивается, скользит по нему равнодушным взглядом и поворачивает голову обратно. Чарли успевает «зацепить» её черты визуально. Жёсткий, стремительный, такой неженственный при красивых очертаниях её лица взгляд. Косметики минимум.

Дальше уже детали: волосы забраны в тугую шишку на затылке, в которой металлически поблёскивают шпильки. Одежда строгая, классическая, облекает её в черноту, только слегка отороченную тускло-бардовым – окаёмкой приталенного пиджака и юбки до колена. Через плечо – узкий ремень сумочки. Тёмные колготки, туфли на низком каблуке.

Вся она затянута в свою одежду как в футляр, строгий, классический, прочный.

И она тоже азиатка. Этот разрез глаз, цвет кожи…

Может, родственница натурщицы? Только у той в лице какая-то привлекательная неправильность, необычность, а у этой… словно фарфоровая маска.

– Простите, – обратилась она ровным и властным голосом к Чарли, видимо, ощутив его пристальный взгляд,– не могли бы вы сказать мне, через сколько закончится пара?

– А…

Он не успел ответить, прозвенел звонок.

Девушка равнодушно отвела от него взгляд и прошла мимо к двери кабинета.

Оттуда повалили студенты. Через секунду коридор наполнился шумом, смехом и шуршанием рисунков, укладываемых в папки.

– И не забываем практиковаться дома! – голос профессора Олдриджа сделал почти успешную попытку перекрыть шумиху. – Пасхальные каникулы не означают, что можно оставить карандаши пылиться в сумке. У художника не бывает выходных!

Чарли забился поглубже в тень. Когда коридор опустел, а звуки смеха, шагов и голосов начали затихать на лестницах, он заглянул в аудиторию. Натурщица, уже одетая, разговаривала о чём-то с профессором. Рядом стояла вторая, затянутая. Не шевелясь.

– Это к вам? – осведомился Олдридж.

– Да, мистер Олдридж, – модель улыбнулась, всё с той же тайной улыбкой превосходства. – Это моя сестра. Мы договорились, что она заберёт меня сегодня на машине. Погода слишком холодная для апреля, не находите?

Футлярная молча подала ей руку. Сёстры попрощались с профессором и вышли из кабинета, прикрыв двери, и Чарли едва снова успел вжаться в стену.

– Исами, я говорила тебе не приходить, – бросила бронзовая красавица, вырывая руку у сестры.