Портреты Пером (СИ)

Но Исами его чем-то манила. Что-то в ней было, захлопнутой, закрытой на все замки, излишне властной и строгой.

Он дошёл до того, что ночами в общежитии делал её наброски.

Одним осенним вечером Чарли, выйдя из здания городского суда после работы и потирая ноющий висок, быстро пересёк проезжую часть, потом ещё пару улиц и свернул в парк. Здесь обычно было тихо, и головная боль слегка унималась. Отдых перед поездкой в метро.

На дорожке он заметил силуэт в тёмном пальто. Девушка или женщина стояла под фонарём, разговаривая по мобильному телефону. Он замер как вкопанный.

Не просто какая-то. Это была она.

Чарли отступил на два шага назад и забился в тень, как когда-то за дверь аудитории.

Прислушался. Исами говорила быстро, сбивчиво. Что-то о сестре. О её сестре… да, у неё была сестра, та красавица, позировавшая студентам…

Сестра… убита? Нет, самоубийство… Вскрыла вены. В ванной… да. Опустила руки в воду. Исами спрашивала и спрашивала у своего собеседника. Каждую подробность, мелочь, и голос её дрожал, она терзала этими вопросами сама себя, запускала себе же в нутро шершавые когти.

Чарли отступил на шаг. Позади предательски зашуршали стриженые кусты барбариса, но Исами не услышала.

Она отключила мобильный, забыв вернуть в сумку, и плакала, стоя посреди дорожки в пустом парке. Он слышал тихие всхлипы и шмыганье носом.

И решился. Вышел в круг света от фонаря, торопливо приглаживая торчащие волосы и ругаясь на себя, что поленился с утра вымыть голову.

– Простите… Мисс Накамура, – окликнул негромко, но девушка обернулась резко, будто на громкий крик. Сохранять спокойствие было тяжело. – Мы с вами работаем в одном суде, я вас знаю… Вы меня вряд ли… Я судебный художник, Чарльз Олденсон. Хожу обычно этим парком с работы, но ни разу вас здесь не встречал… Наверно, это счастливая случайность...

«Что ты несёшь, дубина?»

Но она дрожала, а её лицо – бледное, мокрое от слёз, с блестящими влажными глазами, с затаившимися у губ и между бровей складочками ещё не до конца осознанного горя… Она была жива, беззащитна и красива. Очень. До странной дрожи в сердце.

– Я… могу чем-то вам помочь? – закруглил неуклюже, ощущая, что ещё секунда – и просто убежит отсюда, потому что… он боялся её ответа.

Как оказалось, не зря.

– Мне не требуется помощь, благодарю.

Исами окинула его взглядом, из которого разом исчезла вся растерянность, развернулась на каблуках и быстрым шагом пошла прочь, к выходу из парка – откуда пришла.

Что случилось у них с сестрой и почему она оказалась так убита новостью о её смерти, если считала позором семьи? Почему не приняла помощь? Почему, чтобы поговорить по телефону, пришла в этот парк, куда ранее ни разу не заходила (иначе бы они хоть раз за год тут пересеклись?). И почему впервые за год, что он наблюдает за ней, позволила себе стать просто девушкой, а не холодной фарфоровой куклой? Всё это оставалось загадкой. Чарли на дрожащих ногах поплёлся к метро. Нечего было и думать уснуть сегодня ночью.

Он доживал последние дни в общежитии. Диплом с отличием дался кровью и потом. И светлеющими от ярости взглядами сокурсников. Он их тоже ненавидел. Многие рисовали намного лучше и постоянно. А у него были только неясные приступы-озарения, во время которых мазня обращалась в потрясающие произведения. Да, тогда он превосходил всех… и снова падал на дно всеобщего презрения, на следующий же день оказываясь не в состоянии грамотно зарисовать простейший этюд.

Бессонница сделалась неотвязной, как наваждение. Как образ Исами.

Провалы в памяти случались всё чаще. Иногда он приходил в себя на улице, иногда среди ночи за столом в комнате. Жёлтая шелуха света от настольной лампы хлопьями лежала на рисунках.

Она. В парке, в пол-оборота, с горестной тоской в тёмных глазах, чуть растрепавшаяся…

Один рисунок хуже другого. Линии плыли, рвались, обращался в невнятную тушёвку штрих. Чарли в досаде рвал рисунки.

Потом он обнаруживал в шкафу или под столом другие: чёткие, но живые линии, смелый штрих, рельефные светотеневые градации… И его подпись внизу. Которую тяжело подделать, Чарли придумал сам, когда ещё был уверен, что станет великим художником, а после тренировал раз за разом, пока не начало получаться выводить её всего тремя неотрывными росчерками – сложная вязь завитушек и резких линий. Рисовал он сам.

Исами на них не было, но были здания, люди, растения, даже зарисовка кошки, которую тайком подкармливала студентка-второкурсница с дизайнерского, живущая на первом этаже.

То странное «вдохновение», видимо, продолжало приходить, но Чарли не помнил ни когда, ни как делал эти наброски.

А Исами становилась медленно его наваждением. Одна минута в парке, слёзы на бледных щеках, беззащитно приоткрытые губы и блеск тёмных глаз… Загадка, на миг открывшаяся ему, и теперь снова недоступная.

Он узнал её адрес. Небольшой коттеджик в пригороде Лондона, где девушка жила с матерью и дедушкой. Она водила автомобиль сама, потому после работы добиралась до дома довольно быстро, минут за сорок. Ему приходилось добираться на такси.