Портреты Пером (СИ)

Арсений улыбался, произнося это и ставя на тумбочку к кровати поднос с чашками и чайником.

Софи с наслаждением потянулась в одеяле. Он уже вымыт и в белом пушистом халате. После пробежки и душа.

– Доброго…

Она смотрела, как прозрачно-зеленоватый чай вливается из чайничка в кружку. Арсений всё делал потрясающе, Софи любила рисовать его руки, когда он работал – с фотоаппаратом, да с чем угодно, вот хотя бы с чайником. Длинные сильные пальцы, выступы жил на тыльной стороне ладоней, шрамы, оставшиеся от этого его особняка и временной петли, уверенные и плавные движения…

Софи, ощущая лёгкую зябкость тонкой ночной сорочки, села в гнезде из одеяла, спустила ноги на пол.Коснулась ступнями прохладного паркета. Она чувствовала себя отчего-то маленькой девочкой, проснувшейся утром накануне праздника – легко, радостно и предвкушающе. Так получалось только здесь, в загородном доме, купленном специально для творческих уединений и встреч с Самойловым. Одобренное мужем бегство леди Фолл от светских обязанностей, детей и управления домом.

В приоткрытое окно задувал лёгкий ветер, пахнущий дождём и цветением яблонь; колыхал прозрачную занавесь. За окном майская зелень и дождливое небо. Свежесть.

Арсений разлил чай, подал ей кружку.

– Зелёный с жасмином.

– Только не говори, что пытался вызнать мой новый любимый сорт у Джона, – она весело фыркнула.

Он опустился рядом, со своей кружкой, скинул тапки и подвинул ей. Софи скользнула успевшими замёрзнуть ступнями в тёплые тапочки. Ей они были велики, но как уютно.

Арсений улыбнулся краешком губ.

– Я же медиум. Читаю мысли, вижу сквозь стены.

– И о чём же я думаю? – Софи грела ладони о толстые бока кружки. Ей хотелось подойти к подоконнику и высунуться наружу, чтобы вдохнуть аромат яблонь и дождя. И чтобы после Арсений нёс её на руках вниз, на веранду. В пледе.

– Этим утром? Обо мне, конечно же.

Он сел ближе. К чаю не притронулся, отставил кружку на пол. Обнял её, и в этом было напоминание и о минувшей ночи, и о будущем целом дне отдыха. До следующего утра.

– Почти угадал. – Софи прижалась головой к его плечу, разглядывая стоящую на подоконнике стеклянную вазу с яблоневыми ветками. На пол упало несколько бледно-розовых лепестков. – Я думаю, что хочу тебя рисовать даже больше, чем раньше. Не слишком ли много наглости – занимать столько места в моей голове, мистер Самойлов?

– А по мне в самый раз. – Голос тёплый. Его пальцы мягко перебирали её волосы. – Не забывайте, леди, что имеете дело с наглым и вероломным русским.

– Но я серьёзно. О картине. Той, что в особняке. Не получается забыть или перестать думать. Она совершенна в цвете, динамике, воплощении идеи… Для меня.

– Ты хорошая художница.

Софи слегка поджала губы.

– Знаю. Это скорей хобби… или суть моего взаимодействия с миром. Не искусство.

– Мне кажется, я полюбил тебя за возможность разговаривать с тобой откровенно. Для женщины – редчайшее качество, воспринимать адекватно правду. Или в целом… для человечества.

Софи отпивает чай и возвращает кружку на поднос.

– А я тебя за что, не напомнишь? – спросила с иронией, возвращаясь под его бок. – За хамство, наверное. Ах, или подожди… за то, что в доме с твоим появлением повсюду стали валяться хлебные крошки…Это так необычно, так… свежо. Точно.

Арсений тепло хмыкает.

– Попрошу, это были всё-таки крошки от пиццы.

– О боже, как я могла так ошибиться.

За окном пошёл дождь: вот ещё не было – и зашуршал, по листьям, по черепице… Тёплые пальцы в касаниях к волосам, за ухом, на шее… объятия. Ближе – к тёплому боку Арсения, ощущая запах – солнца, асфальта и свежего – шампуня от сырых ещё волос.

– Что о картине? – напомнил тихо. Софи вернулась в реальность. Едва не уснула, согревшись и под шум дождя.

– Я думаю… – глубоко вдохнула, утыкаясь носом в воротник его халата, – только образы, если интересно, в папке там… на столе в мастерской. Наброски. Хочу понять, кто он был – адский художник. Джон хорошо рассказывает, но то, что я видела – твои рисунки, фотографии, картина, его слова – не обрело для меня цветовой цельности. Оно внутри, здесь, – она коснулась груди, – но… не могу найти выражения. Не могу увидеть цвет. И так уже третий год. Потому можно сказать, что я неотрывно думаю и о тебе тоже…

Взгляд снова остановился на ветках. Цветение в вазе. Что с ними будет, когда завтра утром они уедут? Выбросит приезжая прислуга, когда будет убирать дом. Живые ещё ветки, цветы, листья и бутоны. Нераскрывшиеся, тонкие, нежные лепестки. Хранящие густой розовый цвет, которому не суждено будет выплеснуться в нежный оттенок себя самого в раскрытом цветке.

Но когда в следующий раз они сюда приедут? Ветки бы умерли, стоя на подоконнике в вазе. Затхлая вода и сладковатый запах гнили. Бурая слизь на основаниях веток, погружённых в воду.

Ощущать смерть лепестков было грустно.

– Посмотрим потом, после завтрака, – Арсений, кажется, тоже смотрит на ветки. – Жаль только, что я не увижу готовую картину.

Софи резко обернулась.

– Уезжаешь? Но я неизвестно когда закончу, даже не знаю, когда начну…