Портреты Пером (СИ)

Младший был хмур, молчалив. По крайней мере, когда Джим позвал его дежурить, долго смотрел и не двигался. Но не отказался.

Стоя в темноте, поодаль от костра, смотря на затянутое тучами небо, Джим снова ощущал желание закурить. Бывает же так – один раз лишь попробовал, не понравилось, а хочется.

Джек стоял рядом. Руки в карманы, голова к небу.

Молчал.

Необычно для него – в такой ситуации молчать.

– Я не буду промывать тебе мозги и читать нотации, – произносит Джим спокойно, наблюдая за тем, как на самом краю горизонта тучи истончаются, открывая чернеющие провалы неба.

Младший слегка пожимает плечами.

– Отлично.

– Но что с тобой происходит, мне интересно. Обещаю не занудствовать.

Он вздохнул и поёжился. Опустил голову, сильно щурясь в сторону костра. У огня собралась небольшая группка желающих погреться. Кто-то – тёмным силуэтом – поставил на огонь котелок.

– Я уже понял, что был неправ. Арсень не зря орал. Так что забей.

– Пусть так, но я до сих пор не знаю, в чём ты был неправ…

Джим втягивает в себя холодный воздух. Это летний холод, мягкий, совсем не похожий на пронизывающий мороз Сида. Выдыхает наружу еле видимое облачко пара.

Надо же, я буду жить

Не успел к мысли о смерти привыкнуть, как на тебе

– Может, лучше не будем? – осведомляется младший. – Подожди.

Он уходит к костру. Возвращается минут через пять с двумя чашками чая. Подаёт одну Джиму.

– А то холодно, – тихо.

– Спасибо.

К холоду в лёгких, контрастом, присоединяется тепло в ладонях.

Джим делает глоток.

– Не будем, – соглашается. – Я же обещал не занудствовать.

– Вот уж точно… – не пойми к чему соглашается Джек. Держит кружку в обеих ладонях. В темноту поднимается пар. – Придумал уже, что будешь делать, если выйдем отсюда?

– Ну… государство же должно нам какие-то компенсации выплатить, да? – Втянуть в себя пар чая. Немного жаль отпускать ласковый холод летней ночи, но так, кажется, нужно. – Найду себе хорошую работу, параллельно, как всегда мечтал, буду учиться. А по тому врачебному опыту, который я тут приобрёл, можно несколько хороших трудов написать.

Младший кивнул.

– Хорошо.

И зашвыркал чаем. Джиму лишь оставалось сделать то же. Правда, когда кружка наполовину опустела, а облака на горизонте так истончились, что стали пропускать мерцающий свет звёзд, тихо признался:

– Мне страшно выходить, младший. И думать об этом страшно.

– Разберёмся, – он махнул свободной от кружки рукой. – Да и Стабле сначала по каске настучать надо. А у нас не очень-то пока получается.

– А, там тоже какие-то эзотерические сложности, в которых я не смыслю… – Джим качает головой, плотнее обхватывая кружку. – Я просто буду делать то, что умею. Лечить. Помогать обеспечивать тыл. Это ваша компания грудью на амбразуру лезет.

– Работа у нас такая, Джимми, – Джек неожиданно легко салютует ему кружкой. Хмурится и заглядывает в чашку. – Стынет на раз-два… Надо Арсеня выловить и вытрясти термос, а то до утра тут без горячего чая стоять…

– Тогда давай поближе к кустам переместимся, что ли… А то ещё и бегать туда каждые полчаса.

– Да вон, к лавке. А я за термосом тогда.

Джек переадресовывает ему свою кружку и идёт к навесу, засунув руки в карманы джинсов. На ходу он слегка сутулится и смотрит в землю.

Арсений сходил до Энди: он сидел с краю навеса, возле спящих вповалку людей, и опять что-то писал при свете фонарика. А у Пера перед ним должок.

– Профессор, – позвал негромко, присаживаясь на корточки у скамейки, – проклятие… Ад. Он не различает реальные объекты, и те, что нарисованы. Если поверить в то, что рисуемый объект… реален. Вложить в него достаточно… – попытался показать руками, – веры в материальность. Такое моё наблюдение.

Энди внимательно уставился на него и сквозь очки.

– Значит ли это, – загнусавил в своей обычной манере, – что любое произведение искусства…

– Совершенно верно.

Профессор кивнул.

– Благодарю вас, молодой человек. Сведения необычайно интересные… Я упомяну, что это вы, да…

И застрочил что-то с бешеной скоростью в свою тетрадку.

Арсений улыбнулся, поднимаясь.

Вернулся к костру, где к этому времени остался один Джим-подпольщик, решивший нести добровольную вахту у огня.

– Чай?

Перо не стал отказываться. Его второй день тошнило от любой еды, но чай-то... святое. Нортон зачерпнул отвара из котелка и протянул ему.

Арсений разглядывал его искоса.

Загадка века… Вот уж точно.

Джим-подпольщик тоже потягивал чай и ёжился в своём дождевике. Обычный человек. Кудрявые волосы взлохмачены, немытые, щетина недельной давности минимум. Смотрит куда-то в костёр, и в слабом свете видно – ресницы длинные и тёмные. Сидит, слегка ссутулившись, баюкает в ладонях чашку. Бинты намотаны кое-как, на правой руке так и вовсе развязался. А поди ж ты, даже так в нём есть… что-то сильное, спокойное… величие, мать его.

Арсений по привычке фотографа выделяет все эти детали, в воображении поворачивает кадр так и этак, по расположению света, чтобы суметь уловить вот это самое, к чему слова не подбираются.

Подпольщик ловит его внимательный взгляд и чуть ухмыляется.

– Интересно? – он издаёт странный звук, вроде кашля или смешка. – Ты ж любопытный.